Жестокость коллективизации, ликвидацию кулаков Дюранти считал оправданной: «Омлет не приготовишь, не разбив яиц». Да и британский истеблишмент, по мнению историка Майкла Хьюза, воспринял коллективизацию как экономическую меру, направленную на создание больших ферм (колхозов) вместо мелких неэффективных крестьянских хозяйств. На Западе просто не могли поверить, что государство может морить голодом миллионы сограждан. А может, равнодушие Европы и Америки к трагедии российского крестьянства объяснялось и тем, как писал историк Дональд Рейфилд, что западные интеллектуалы считали его «низшей расой».
Анатомия лжи
Чем объяснить лживость корреспонденций иностранных журналистов из Москвы? Были среди них и люди недалекие. Решительно отрицал голод на Украине американский журналист Луис Фишер, московский корреспондент еженедельника
Правда, в опубликованной после отъезда из СССР автобиографии Фишер сокрушался по поводу ареста многих его московских знакомых. «Свойственный советскому правительству обычай убивать друзей Фишера пулей в затылок в конце концов поколебал его русофильство, – иронизировал автор журнала Time в рецензии на его книгу. – К тому же этот обычай лишал Фишера источников информации».
Московские корреспонденты потешались над статьями своего коллеги Мориса Хиндуса. Процитирую его пассаж о «реформатории-профилактории» для проституток в Москве, в 20–30-е годы создавались такие учреждения (один из них – по инициативе жены Кирова Марии Маркус). Само это заведение описано как «очаг культуры», а о его начальнике, «молодом человеке лет тридцати», говорится: «Он чисто выбрит. На нем не рабочая блуза и не сталинская тужурка, а современный костюм, и в довершение всего – воротничок, галстук и, уж вовсе невероятно, штиблеты!»
Надо сказать, что авторы корреспонденций из Москвы жили в СССР так, как никто из них не мог бы себе позволить жить на Западе. «В России иностранцы, получающие за свою работу в валюте, – писал Лайонс, – ведут роскошный, по сравнению с русскими, образ жизни и принимают свои привилегии как должное»; им начинает казаться, что они и вправду лучше русских, они испытывают «внутреннее облегчение от того, что Великий эксперимент проходит в Великой лаборатории, к счастью, очень далеко от дома, и объект его – русские туземцы, а не разумные западные граждане».
У самого Лайонса была четырехкомнатная квартира в центре, где воображение его гостей поражала действующая ванна. У него был личный шофер, между прочим, дедушка писателя Дениса Драгунского. Жизнь богатого барина вел и Уолтер Дюранти (1884–1957) – британский журналист, работавший в Москве в те же годы, что и Лайонс, и тоже бравший интервью у Сталина.
Откуда у простых журналистов брались средства на шикарную жизнь, я узнал из книги Малкольма Маггериджа «Хроники загубленного времени», написанной в период его пребывания в Москве в качестве корреспондента
Дюранти не всегда был апологетом советской власти. В октябре 1925 года Политбюро постановило выслать его из пределов СССР «за злостную клевету на деятелей Соввласти». Однако через два дня решение было отменено, можно только гадать почему. С этого момента он стал настолько лоялен, что пять лет спустя ему даже было дозволено взять интервью у Сталина. Есть различные объяснения его поведения – от обыкновенной продажности до страха перед шантажом, грозившим разоблачить его подсудные гомосексуальные связи. Сталин высоко ценил его работу, заявив, что Дюранти пытался «говорить правду» о Советском Союзе.
Эту «правду» он нес и за пределы СССР. После одного из его приездов в США сталинский эмиссар в этой стране, советник полпредства Константин Уманский (1936) сообщал в Кремль, что тот «в этот приезд сюда вел себя особенно дружественно. На одном из завтраков с банкирами в Нью-Йорке выступил с речью, в которой (кстати говоря, будучи в не совсем трезвом виде, что с ним случается все чаще) без стеснения ругал американцев за провинциализм, за увлечение внутренним политиканством накануне неизбежных военных потрясений, за недооценку успехов СССР и значения торговли с ним…» Далее Уманский предлагает предоставить Дюранти «приличную квартиру, что… несомненно приковало бы его в большей степени к Москве».