Великий Шёлковый путь. В тисках империи

Шесть лун сменилось с тех пор, как сестра попрощалась с ним. Атей редко вспоминал Заряну. Вначале образ сестры возникал каждый день, но вместе с ним приходили и воины, растерзанные львами на потеху публике, и Атея жег стыд. Он гнал его, а вместе с ним и Заряну, и сестра стала являться ему все реже и реже. Пока не исчезла совсем.

Не то чтобы Атей был трусом. Но слава воина никогда не влекла его. Мечтательность и любовь к созерцанию заставляли Атея еще мальчишкой сбегать на берег Танаиса и, затаив дыхание, вместе с багровым диском закатного солнца растворяться в степном горизонте. Песня жаворонка наполняла его душу неизъяснимым трепетом, а рев ночной грозы разрывал сердце от дикого восторга. Заряна еще после смерти матери подметила особенности его тонкой натуры, но не насмехалась над братом, как толстокожий Скопасис, а, наоборот, старалась тактично и незаметно оградить его от тягот кочевой жизни. Она, как и обещала, заменила мальчику мать, но, в отличие от непреклонной Опии, никогда не была сурова с братом. Атей так сильно любил сестру, что, если бы не смог забыть ее, просто умер бы от горя, но жажда жизни взяла свое.

За полгода разлуки угловатый подросток превратился в статного юношу. Ежедневные занятия в гимнасии и хорошая пища сделали свое дело. Он вырос почти на голову, раздался в плечах, теперь его щеки и подбородок покрывает нежная шелковистая растительность. Которую, впрочем, каждую неделю тщательно сбривает личный брадобрей наместника по его приказу. Жизнь Атея не похожа на жизнь раба или заложника, скорее, воспитанника. Вот и сейчас юноша усердно выводит стилусом непокорные греческие буквы, перенося мудрые слова афинского философа с пожелтевшего папируса на податливый воск: «В своих бедах люди склонны винить судьбу, богов и все что угодно, но только не самих себя».

– Не самих себя… – шепчет Атей, скользнув взглядом по вычурной капители розовой колонны и застыв на широком лбу бюста Платона, расположенного в ряду других великих греческих мыслителей вдоль анфилады, ведущей к парадному входу дворца. – Самого себя! – еще раз задумчиво произносит юноша вслух, обкатывая языком каждую букву, словно мелкие камешки, которыми Сципион заставляет наполнять рот, когда он упражняется в латинском.

Громкий стук в двери заставляет Атея прервать беседу с философом.

2

Группа всадников, спешившись у ворот виллы и оставив лошадей слугам, по-хозяйски спешит к дому. Впереди мужчина с мощным торсом и грубыми чертами лица. Белоснежный таларис – туника с длинными рукавами, недоступная людям низкого положения, – черные кожаные полусапоги и плащ лацерна поверх инкрустированных серебром черных доспехов, надеваемый только в торжественных случаях, – все говорит о важности визита и статусе его хозяина.

Всадник хватается за массивное железное кольцо и несколько раз резко стучит в дверь. Этот стук и заставляет Атея оторваться от учебных занятий.

– Это дом Сципиона?

Атей смотрит на гостей широко раскрытыми наивными глазами. Предводитель группы снимает с головы шлем в цвет панциря и раздраженно проводит ладонью по потной лысине.

– Это дом… Дом Сципиона, – с запинкой на латыни отвечает сконфуженный юноша.

– Наберут же рабов… – бурчит себе под нос посетитель и по слогам обращается к Атею. – Ты кто? Дак? Или фракиец?

– Сармат!

– Надо же. Никогда раньше не видел живого сармата, – хмыкает гость, – зови своего хозяина! И позволь войти! – грубо отстраняет он Атея. За ним входит и свита, пялясь на сармата как на диковинку.

Спустя короткое время в сопровождении Атея и прозевавшего визитеров управляющего навстречу гостям, сгрудившимся вокруг замысловатого фонтана с секретом, выстроенного еще царем Атталом, спускается Сципион. Всегда невозмутимый, в этот раз наместник явно удивлен.

– Луций Корнелий Сулла? Почему не предупредил? Я бы встретил…

Сципион и Сулла обмениваются крепким римским рукопожатием, стиснув ладонями запястья друг друга.

– Да ни к чему! Ты же знаешь сенаторов не хуже моего, – Сулла достает свиток и протягивает его Сципиону. – Не любят они предупреждать…

– Да… – хмыкает Сципион, читая послание. – Боятся, что перепродам все нажитое и оставлю преемнику голые стены?

– Великий Сципион все такой же шутник. С этого момента, покоритель Карфагена, ты более не наместник в Азии!

Сципион сворачивает свиток и передает его управляющему.

– Интересный ход. Зачем же я так срочно понадобился Республике?

– Тебя не радует новая должность? – пожимает плечами Сулла.

– Скорее, спешка и подозрительность.

– Не вижу сложностей, – снова пожимает плечами теперь уже новый наместник. – Передашь все дела, посвятишь в подробности задуманного… Сенаторы ждут! Тебе нужно отправиться завтра же!

– Завтра так завтра! – цепкий взгляд Сципиона выхватывает из группы сопровождающих Суллу легатов, квесторов, писцов, ликторов, переводчиков и слуг юношу лет тринадцати, сурово насупившего брови, чтобы казаться старше своих лет.