Для проверки того, что вокзал действительно занят противником, из штаба округа и нам был прислан артиллерийский офицер, который храбро пошел к вокзалу, но был схвачен мятежниками и тотчас же расстрелян (этот эпизод мне не был известен. Узнал об этом из записок полковника Рубца, может быть, это и был штабс-капитан Рейман?). Затем появился в нетрезвом виде офицер, назвавший себя личным ординарцем генерала Розанова. По его словам, он послан был из штаба, чтобы лично на месте убедиться в правильности донесений полковника Рубца.
На странице 23-й своих записок полковник Рубец так пишет об этом ординарце: «После нескольких, пущенных с вокзала пуль он удостоверился и на мое предложение подойти поближе отказался и быстро скрылся. Все это было оскорбительно и обидно. К этому же времени в штаб Крепости явился подполковник Кононов и сообщил мне, что он назначен ко мне начальником штаба. Странно: 280 юнкеров и при них… начальник штаба! Но где же подчиненные мне комендантом крепости остальные части? Правда, полурота 35-го полка была здесь, но командир Егерского батальона так и не мог попасть к своей части, просидев в штабе до конца. Где была его часть – я до сих пор так и не знаю, да и не интересовался ею после заявления самого командира, что она ненадежна. Броневик «Калмыковец» со своей командой был изолирован, но бравый офицер прибыл ко мне для получения приказаний. В дальнейшем эти молодцы принесли существенную пользу своими действиями».
В пояснение этих строк из записок полковника Рубца считаю нужным добавить: в то время как капитан Пономарев был в штабе крепости, его батальон был по ту сторону японского кордона (кажется, на одной из Морских улиц (не смешивать с Матросскими улицами, находившимися на противоположном конце города). Лично мне капитан Пономарев сказал, что он хотел пройти к своему батальону, но японцы его не пустили. Слышал я от офицеров контрразведки, что и их с удостоверениями от штаба округа неохотно пропускали японцы, преградив на улице сообщение между штабом округа и нами. Задержали также японцы и полуроту нашей 2-й роты, шедшую из штаба округа к нам, и только вмешательство подполковника Кононова дало возможность этой полуроте вовремя присоединиться к нам. Во всяком случае, и полковник Рубец, и я подозрительно посматривали на сидевшего в бездействии на диване командира Егерского батальона капитана Пономарева: мы предполагали, что капитан Пономарев ждет, на чьей стороне будет перевес, и к той стороне он и присоединится со своим батальоном. Численный состав этого батальона мне известен не был.
Ночью, уже перед самым рассветом, незадолго до атаки вокзала, полковник Рубец узнал, что с Русского острова прибыл 2-й батальон школы. Этот батальон, совместно с гардемаринами Морского училища, занял боевой участок восточнее отряда полковника Рубца. Объединены они были командой полковника Добровольского (командир 2-го батальона УИШ). Штаб округа и ему прислал начальника штаба – подполковника Топоркова.
Подполковник Кононов, по своем прибытии в штаб крепости, доложил полковнику Рубцу, что он – полковник Рубец – назначается командующим всеми правительственными войсковыми частями, назначенными на подавление мятежа. Ночью же к полковнику Рубцу прибыло одно орудие под командой штабс-капитана Реймана (убит перед атакой вокзала). Получить это орудие полковнику Рубцу стоило больших хлопот и трудов.
Атака вокзала по первоначальному плану полковника Рубца была такова. Боевая часть: 9-я и 10-я роты Учебной инструкторской школы. Резерв: 3-я и 1-я роты Учебной инструкторской школы. Перед атакой орудие должно было выпустить шесть снарядов и в то же время на десять минут должен был открыться пулеметный огонь. Затем атака. Я был назначен начальником резерва и заместителем полковника Рубца, так как в это время нам еще не было известно о нахождении в городе отряда полковника Добровольского.
Мы вполне были готовы к атаке, как вдруг зазвонил звонок и из штаба крепости нам было приказано повременить с атакой: по сообщению начальника международной полиции, майора Джонсона, на вокзале находились люди, к восстанию непричастные.
Стоя в дверях штаба крепости, я наблюдал, как к вокзалу подъехали автомобили. Было темно, и нельзя было разобрать, что там, у вокзала, делалось. Во всяком случае, майор Джонсон оказал своим единомышленникам (он был русским эмигрантом времен первой революции и, по принятии американского гражданства, превратился в Джонсона) скверную услугу, ибо когда нам пришлось расправляться с противником, во много раз численно нас превышавшим, то многие наши бойцы особой пощады врагу не давали, рассуждая, что благодаря Джонсону на вокзале остались лишь люди, активно примкнувшие к мятежникам.