Великое чудо любви

– Для меня это лишь дурное воспоминание, а вот ты, взглянув на циферблат, нет-нет да и подумаешь обо мне. И вообще, вещи принадлежат тем, кому они нужны, – и Дуранте, оборвав разговор, шлепает в свою комнату.

Когда он скрывается из виду, я утыкаюсь носом в ремешок и до головокружения вдыхаю его запах. Потом встаю со стула и тоже выхожу из кухни: раз Дуранте вернул мне время, ждать Меравилью больше незачем.

41

– С отличием или без? – спрашивает Меравилья, когда я выхожу из аудитории. С первого экзамена прошел уже год, но он всякий раз повторяет тот же вопрос.

– С отличием, – отвечаю я, ускоряя шаг. Он торжествующе вскидывает руки и шествует по факультетскому коридору, демонстрируя два пальца, символ победы.

– Три года и еще одна сессия! Что я говорил Альфредо Квалье!

– И сколько ты получишь, если выиграешь это пари? Пока мы только на полпути.

– О чем ты, детка? Мой единственный выигрыш – твое будущее!

– А как я получу диплом, тиснешь в газете еще одну статейку с моей фотографией, чтобы все знали, какой ты молодец? – и я, не дожидаясь Меравилью, уношусь вперед. Нагнав меня только в конце коридора, он приглаживает усы и закуривает.

– Что-то мне захотелось аматричаны[43]. Как насчет заехать в одну тратторию, здесь неподалеку?

– Сперва зайду поздороваться с профессором Кало, – отвечаю я, направляясь к лифту, чтобы подняться на кафедру.

Возле ее кабинета полно студентов, многие сидят даже на полу в коридоре, прислонившись к стене или дверям других кабинетов. Время от времени проходящий мимо служитель разгоняет их, словно мух. Почти все курят или, нацепив наушники, слушают музыку, кое-кто обсуждает политику.

Оглядевшись по сторонам, Меравилья без стука приоткрывает дверь и под возмущенный ропот ожидающих заглядывает внутрь, потом, услышав голос профессора Кало, входит в кабинет. Я втискиваюсь следом и, застыв в дверях, вижу, как он подходит к столу и на несколько томительных секунд прижимает ее к груди. Когда они все-таки отрываются друг от друга, профессор просит подождать: один телефонный звонок – и она меня пригласит. Но мне уже не терпится поскорее уйти: пелена дыма, толпа косящихся на меня студентов, эти затянувшиеся объятия… А Меравилья, усевшись на пол в коридоре, тотчас заводит разговор с какой-то дипломницей и через пару минут оказывается в окружении множества девушек и юношей.

– Это вы виноваты, – горячится какой-то студент, – вы, лезущие в обход очереди, умеющие только болтать, но не слушать, сдавшие нас Кракси и Фанфани![44] Это вы виноваты, что мы сдохнем христианскими демократами!

Однако Меравилья ничуть не смущается, он лишь задирает голову и, приглаживая усы, смотрит в одну точку на потолке, после чего заявляет:

– Вот что, парень, я тебе скажу: весьма вероятно, что сдохнем мы именно христианскими демократами. Но худшее еще впереди… – и, поднявшись, устремляется к выходу.

Наконец профессор кладет трубку.

– Входи, Эльба! Закрывай дверь и садись, – зовет она, выручая меня из неловкой ситуации.

– Здравствуйте, профессор, – бормочу я, усаживаясь напротив.

– Просто Лилиана, – поправляет она. – И давай на ты.

На ней яркое шифоновое платье, шнурки сандалий на веревочной подошве обвивают лодыжки. Волосы рассыпались по плечам, и время от времени она легким кивком откидывает падающую на лоб прядь – мне даже на мгновение вспоминается та кудрявая докторша, что запиралась с Меравильей в таблеточной.

– Я пришла поговорить с вами… то есть с тобой… – сразу сбиваюсь я. – О дипломе.

– По-моему, для этого пока рановато, – на ее лице удивление. – Сколько экзаменов ты уже сдала?

– Шесть запятая девять.

– И что это должно значить? – брови ползут вверх.

– Апелляция через две недели, и Меравилья говорит, надо непременно…

– Меравилья много чего говорит, – морщится Лилиана.

Я, прикусив губу, потираю горбинку на носу, но только один раз.

– Давай поговорим об этом через пару месяцев. Вон, взгляни, сколько их у меня здесь, – она указывает на стопки разноцветных папок, высящиеся на столе. – История психологии привлекает множество студентов. Или, может, – усмехается она, – я слишком добренькая, и они рассчитывают на оценку повыше?

Голова качается снова и снова, откидывая прядь со лба, непослушные пальцы то и дело принимаются барабанить по столу. Стены кабинета украшает несколько фотографий, все черно-белые.

– Это я сама снимала. Нравятся? – спрашивает Лилиана, увидев, как зачарованно я их разглядываю.

– Ты так много всего умеешь…

– В юности фотография была моей страстью, снимки помогали мне лучше понимать людей и их жизнь. Но я оставила только лучшие.

И правда, думаю я, они будто вот-вот заговорят. С одной, самой выразительной, на меня смотрит смуглая девчушка с растрепанными волосами и черными глазами-маслинами. Непонятно, улыбается она или грустит, и я сейчас чувствую себя ровно так же.

– Лилиана, – выдыхаю я, собравшись наконец с духом. – Не знаю, хочу ли я учиться дальше.