Великое чудо любви

– Детка, мне ужасно жаль, что этот старикашка Альфредо тебя переполошил. У меня всего лишь случилась небольшая авария с плитой, а потом пришлось отправиться в спасательную экспедицию, – я, кашлянув, указываю на ящик, который успел вытащить на сушу. – Раз в пятилетку положено делать одно доброе дело, и я предпочел покончить с этой обязанностью как можно скорее, прямо в первый день нового года, – я, улыбаясь, оглядываюсь в поисках кота, но тот давно выскочил из ящика и исчез неизвестно куда. – Котя-котя-котя, – но он словно растворился, не оставив на мокром песке и следа. – Это мой кот, вернее, приблудный, в доме у нас живет, – растерянно оправдываюсь я. – Хотел его с тобой познакомить, а он, видишь, смылся, даже спасибо не сказал.

– Искупаться в море новогодним утром… – вздыхает Вера, возводя очи горе. – Хотя с тобой я уже ничему не удивляюсь.

Она шмыгает носом, кончик которого совершенно покраснел от холода. Давненько мы с ней не общались так близко, один на один. Кажется, она чуть похудела, а в волосах проглядывает пара-тройка белых нитей. Старость, дрянь такая, ты уже и на детей моих бросаешься!

– Прости, малышка, что не умер, – я кутаюсь в ее пахнущую ячменным сахаром шаль. – Если ты ради этого примчалась, то совершенно напрасно. Как-нибудь в другой раз.

Вера стискивает зубы, совсем как в детстве, и я в ужасе понимаю, что сейчас она уйдет и снова оставит меня наедине с жизнью. Но нет, она лишь качает головой:

– Сегодня ведь первый день года, а его следует проводить с нашими чокнутыми, – губы складываются в нечто, отдаленно напоминающее благодушную улыбку. – Ну, что скажешь, пойдем домой или заодно и позагораешь?

Мотоцикл, газуя, взбирается в горку, китайская парочка растворилась вдали. Кот, возникший словно из ниоткуда, виляя хвостом, поднимается по древней гранитной лестнице к дому, и мы следуем за ним, беззаботные зверьки, инстинктивно понимающие, что для них лучше. Я останавливаюсь еще на миг: попрощаться с морем и блаженным искушением исчезнуть.

– Пойдем, пап, замерзнешь, – бормочет Вера. Обычно она зовет меня Фаусто, но не сегодня. – Вот так, – она, подхватив края шали, укутывает мне грудь и принимается растирать, энергично, уверенно, как непослушного ребенка.

И я, закрыв глаза, отдаюсь Вериным объятиям, солнцу, что осторожно, поднимаясь от пальцев ног, начинает меня согревать, жизни, снова ко мне вернувшейся, и тайне чужой любви, никогда полностью от нас не зависящей.

Дверь Вера открывает ключом со своей связки, но, когда мы поднимаемся в квартиру, лишь робко озирается и в результате забивается в угол гостиной. Уж и не припомню, как давно она не бывала дома.

Я торопливо переодеваюсь, боясь, что моя дочь успеет уйти. Но, к своему удивлению, обнаруживаю ее на балконе, сосредоточенную, словно в детстве: того и гляди выпустит мне точно в лоб стрелу с присоской. А она уже приседает посмотреть помидорки, трогает стебли, где скоро появятся бутоны, которые подарят мне цветы и, чуть позже, новые плоды.

– По весне мы вместе с юным шалопаем их соберем, – поясняю я, но она не оборачивается.

По спине пробегает холодок, и я без сил падаю в кресло. Конечно, можно было бы попытаться удержать ее, рассмешить одной из своих шуточек или разжалобить, изобретя какую-нибудь ложь. Но все дело в том, что я этого не хочу. То ли репертуар закончился, то ли я просто смирился с одиночеством. В конце концов, упорство зачастую является верным симптомом болезни, а умение проигрывать – душевного здоровья. Шаги Веры удаляются по коридору в сторону выхода, потом, по причине какого-то неожиданного акустического эффекта, вдруг снова слышатся ближе, будто она возвращается, а вскоре до меня долетает и запах ячменного сахара.

– Похоже, тебе перепал подарок на день рождения, – усмехается она, протягивая мне пухлый коричневый конверт. – Лежал на полочке в коридоре.

Мой единственный подарок сегодня – это ты, думаю я, но вслух не произношу.

– Реклама какая-то, Альфредо Квалья притащил. Можешь выбросить.

– Нет, здесь имя твое написано и адрес. Это письмо!

– Нет, детка, писем я давно не получаю. Уже примерно…

– Три года.

– Тебе почем знать?

– Ты что, газет не читаешь?

– Газеты – штука весьма переоцененная.

– Мама права, ты будто в Стране чудес живешь. Помнишь почтальона, что работал у вас здесь, в Позиллипо?

– Приятный такой, с моржовыми усами, на велосипеде? Добросовестный тип и точный, как часы. Правда, что-то я его в последнее время не видел…

– Так его арестовали!

– О, теперь припоминаю! Мне об этом с вечера Альфредо Квалья рассказывал. И что он натворил? Марки крал?

– Нет, папа, письма. Забирал, вскрывал и лез в чужие дела. Три года прошло, прежде чем его к стенке приперли.

– Ну и молодец. Нынче по почте только дурные новости и приходят.

– И вовсе не молодец. Вот, держи.