- В добрый час, Миликей Никандрович! Верю, что сдержишь слово. Желаю успеха! Случится затруднение - сообщай. Поможем. - И, повернувшись, предупредил Черепухина: - И ты помогай. Во всем помогай. Перед весной заслушаем тебя на бюро специально о социалистической помощи алтайскому колхозу.
Токушев встал, поклонился всем и направился к Охлупневу.
7
Всадники ехали шагом. Разговаривали о Верхней Каракольской долине, о Сапоге Тыдыкове и о постройке артелью "Светает" избушек и теплых скотных дворов. Мысли всадников совпадали. Это радовало Борлая. Он чувствовал внутреннюю близость к своему спутнику и готов был назвать его братом.
- Миликей, ты в партизанах ходил?
- Ходил, ясны горы, ходил! С первых дней! Во втором полку, в третьей роте.
- В партию давно записался?
Охлупнев сказал, что он беспартийный. Борлай недоуменно пожал плечами. В последние годы к ним то и дело приезжали русские, помогали проводить собрания или налаживать работу сельсовета и кооператива. Но то были партийцы или комсомольцы. Их посылала партия. А Миликей сам пожелал. Это было приятно и удивительно.
Борлай ехал рядом с Охлупневым и, заглядывая в его глаза, спросил:
- А почему в партию не вступил?
- Скажу я тебе, паря, напрямик, - начал Миликей Никандрович, выпивать я любил. И меры не знал. В партизанском полку мне даже перед строем выговаривали за это. А ведь в партии люди должны быть чистыми, как стекло... Обидно мне сейчас. На себя обидно. - Взглянув на Токушева, он прижал руку к груди: - Ты не бойся, я не загуляю. Во мне все перебродило, дурь из головы давно ушла. Теперь я своему слову хозяин. Недаром Евграф-то жалел меня.
Борлай спросил, про какого коня поминал Черепухин. Охлупнев рассказал о случае на перевале: опустив глаза, он плел косу в гриве коня. Своих колхозников ему не было так стыдно, как этого алтайца. Теперь, когда ему предстояло научить землепашеству целый алтайский колхоз, он чувствовал на себе большую ответственность.
- Ничего, - добродушно промолвил Борлай. - Ты силу маленько береги.
Охлупнев успокоился и подумал о жене. Дома он сказал, что поехал месяцев на восемь, но про себя решил, что не вернется до тех пор, пока не увидит в Верхней Каракольской долине колосящегося хлеба.
- Ты будешь жить в моем аиле, - предложил Токушев.
- Согласен. Я холода не боюсь, - сказал Миликей Никандрович, но тут же выдвинул свое условие: - А избушки мы начнем строить сразу. Копосов спросит с нас. Я его знаю.
8
В аиле Борлая Охлупнев выпил пять чашек соленого чая с молоком и талканом.
Карамчи предложила ему шестую, а мужу сказала по-алтайски:
- Этот русский - хороший человек. Не гнушается нами и наши обычаи уважает.
Поднимаясь на ноги, Охлупнев схватился за коленку:
- Ой, ноги отсидел, ясны горы! Надо нам с тобой поскорее столом обзаводиться. А вместо стульев чурки выпилим.
- Надо, - согласился Борлай.
Они пошли осматривать места для построек. К ним присоединились колхозники.
Разводя руками, как бы раздвигая аилы, Миликей Никандрович говорил певучим голосом:
- Улочку сделаем пошире. Избушки встанут у нас нарядные, как весной девки на лугу!
- Кто хочет избушки строить? - спросил Борлай.
Комсомольцы сказали, что у них уже заготовлен лес.
Борлай взглянул на Утишку, спросил:
- Ты почему сегодня такой мрачный? Избушку будешь строить?
- Нет. Мне хорошо без избушки.
- А где жить будешь?
- В аиле.
- Ты же говорил, что тот аил не твой, а жены. Сам в колхозе, а живешь с единоличницей. Неладно.
- Я убеждаю ее записаться в колхоз.
- Будет вам спорить! - уговаривал Миликей, дергая председателя за рукав, и, когда тот замолчал, заговорил снова: - Я думаю здесь, на бережку, баньку срубить большую, по-белому. Для всего колхоза. Вечерком попаришься всласть и сразу в речку бухнешься. Хорошо так! А годочка через два мельничку построим. Люблю мельницы! Вода-то под колесами круглый год поет. Привод к мельнице поставим и хлеб молотить начнем. Опять же пруд хороший. А на пруду - гуси! Вот как мы тогда заживем, ясны горы!
Борлай переводил его слова с пятого на десятое. Услышав незнакомое слово, Охлупнев схватывал Токушева за рукав:
- Как? Ну-ка, повтори. А по-русски как это зовется?
Они миновали березовую рощицу и пошли в сторону Каракола.
- Здесь добрецкое местечко для пригонов!.. Скот держать, коров, продолжал Миликей. - Деревня - рядом. А березки не пустят к домам навозный запах.
Оттуда они направились вверх по долине. Охлупнев размахивал руками, проводя по земле воображаемую черту:
- Вот так поскотину загородим, там для скота выгон кормный, а тут пашня, сенокос.
- Ячмень здесь вырастет хороший?
- А как посеешь, так и пожнешь.
Миликей попробовал землю носком сапога, потом выхватил из-за опояски топор, вырубил ком дерна и долго мял в руках.
- На такой земле, ясны горы, можно жить счастливо, коли пахать не лениво. Новина. Непашь. Тут и пшеничка вымахает в рост человека, а колосья будут вот такие! - он потряс указательным пальцем, толстым и длинным. Пшеничка любит свежую земельку.
- Вспахать не успеем, земля стынет, - оказал Борлай. - У нас еще и плуга нет.