Великое кочевье

По быстрым и тяжелым шагам Эрпечи узнала мужа и повернулась на спину, спрятав руки в складки тяжелого малинового чегедека.

Вошел хозяин, взгляд сразу кинул на кровать, потом - на женскую половину.

- Где старая? (Он никогда не называл жен по именам.)

- Сейчас придет.

Эрпечи метнулась к резному шкафу за чашкой.

Сапог остановил ее:

- Чаю не хочу.

Сел к очагу, тихо стуча зубами о нефритовый чубук монгольской трубки.

Когда вернулась старая Хожа, он сурово объявил:

- Отделяю вас всех... В сельсовете уже сказал - четыре хозяйства. Жить будем в разных юртах.

Хожа уронила мешок - пшено рассыпалось по ковру, словно бисер; нижняя челюсть ее задрожала, тусклые глаза утонули в слезах.

- У меня - сын. Ты не должен меня выгонять.

Эрпечи рухнула на ковер, спрятала лицо в широкие рукава шубы.

- Какая я несчастная! Чем не угодила Большому Человеку? Почему он берет третью жену?

Сапог топнул ногой:

- Перестаньте!

Молодую сам поднял с земли и уложил на кровать, сказав:

- Пойми, что я для виду, для начальства ихнего делюсь... Днем четыре семьи, а ночью - одна.

- А где будут мешки? - спросила Эрпечи.

- Об этом не тебе беспокоиться! - прикрикнул Сапог. - Все на вас запишу: с женщин спрос меньше. Себе и Чаптыгану ничего не оставлю.

Распорядился, чтобы позвали Ногона.

Услышав сердитый голос хозяина, старик на четвереньках вполз в юрту.

- Возьми с собой лучших пастухов, и породистых лошадей угоните за хребет. Держи табуны от худых глаз подальше, пока я не позову обратно. Захвати ружья и припасы. Возле аилов не показывайтесь, чтобы никто не знал, где вы...

3

Две недели в усадьбе Сапога работали агашские плотники: двор разделили высокими заплотами на четыре части, поставили новые ворота, к дому пристроили второе крыльцо. Чаптыган поселился в нижнем этаже. Сам Сапог пил чай и обедал наверху, в большой комнате, а вечером уходил в новую войлочную юрту Эрпечи и оставался там до рассвета.

Мешки с серебром исчезли; никто, кроме Ногона, не знал, куда их закопал хозяин.

Через несколько дней Сапог принес в сельсовет заявление и на глазах у алтайцев, сидевших на скамьях и даже на полу, с поклоном подал Байрыму.

"С первых дней прихода Советской власти, - писал он, - я увидел свет в горах. Сердце мое сказало: "Вот настоящая народная власть, при ней в каждом аиле будет жить счастье". Я стал помогать Советской власти жизнь направлять. Раньше всех организовал товарищество, чтобы народ знал, как лучше жить. Но мне Советская власть сказала: сердце богатых людей не может быть чистым. Много ночей продумал я и понял, что это золотые слова. Народ увидит счастье тогда, когда все будут бедняками и возьмутся за постройку новой жизни. Я стал бедняком. Согласно раздельного акта, имущество мое: половина дома, конь и корова. Больше ничего не имею.

Прошу вернуть мне, как бедняку, самому неимущему, голос. А также прошу приказать колхозу "Светает" записать меня в свою семью как активного работника".

Прочитав заявление, Байрым положил его на стол и сверху прихлопнул ладонью.

- Голос не вернем.

- Почему?

- Потому что ты - бай.

- Какой бай! У меня нет ничего... - ухмыльнулся Сапог. - Я здесь первый пролетарий. Грамоту знаю, пользу всем окажу...

Люди захохотали так дружно и громко, что, казалось, вздрогнули стены...

4

Поздно вечером Байрым с Борлаем сидели в сельсовете и разговаривали.

- Утишка на Карамчи смотрит недобрыми глазами, - жаловался старший брат. - Я из аила, он - в мой аил. Жена говорит, что никак не может прогнать его.

- Об этом уже чужие люди знают. Разговор идет по всему урочищу, сказал Байрым.

- Вчера я поехал как бы в лес за дровами, - продолжал рассказывать Борлай, - а топор оставил дома. Вернулся за ним. Утишка уже сидит в моем аиле. Я хотел открыть дверь его лбом, но подумал, что после этого про Карамчи будут говорить худое. Сдержался. А он как ни в чем не бывало и говорит: "Пришел спросить тебя, где мне избушку ставить".

- Это он для отвода глаз.

- Ясно... Надоел он мне. Прогнать бы его совсем отсюда, но люди скажут, что это я со злости.

- Меньше слушай таких людей.

Погасив лампу, братья вышли из сельсовета. Ночь была такой темной, что аилы можно было отыскать лишь по запаху дыма.

Борлаю показалось, что кто-то шарахнулся от них в сторону, и он, схватив брата за рукав, придержал его. Прислушался.

- Наверно, спугнули жеребенка.

- Не похоже на жеребенка.

В полной тишине стало слышно, как пощелкивали дрова в костре. Это Карамчи, поджидая мужа, разогревает чай. Борлай привез ей сегодня на топливо сухую пихту.

Привыкнув к темноте, глаза отыскали очертания жилищ. Аилы стояли притихшие, черные. Едва-едва заметны большие валуны, когда-то принесенные с гор тем исчезнувшим большим ледяным потоком, о котором рассказывал Суртаев.

Братья расстались и пошли каждый к своему жилью.

Сарый, остромордый желтый пес, верный спутник на охоте, заслышав шаги хозяина, метнулся навстречу. Хозяин погладил его, поговорил с ним и, подойдя к жилью, распахнул дверь.