Великое посольство

— Господин ван Динтер интересуется, связан ли приезд московского посольства с торговыми делами?

— А на что ему знать о том?

— Господин ван Динтер скупает в Персии большие партии сырого шелка и возит его на продажу в разные европейские страны. Он может, конечно, вывезти закупленный шелк через турецкую землю, но предпочел бы через Московию. Ему известно, что правительство его страны, Голландии, не раз обращалось к московскому царю с просьбой пропустить голландских купцов через Архангельск, волжским путем, в Персию и тем же путем обратно в Голландию. Вот почему господина ван Динтера интересует, не известно ли вам, господин посол, что-либо о пропуске через Московию голландских купцов с шелковым товаром из Персии…

Кузьма, не знавший доселе никакого иного государского дела, кроме бранной и сторожевой службы, не все понял в этой речи, но главное ухватил.

— А почему не хочет купец через турецкую землю ехать?

— Турки сами для своей выгоды скупают в Персии шелк и потому дерут с иноземных купцов семь шкур за проезд.

— А разве Москва не скупает шелк? — И Кузьма наугад добавил: — Скупает же!

— Верно, скупает. Ведь у вас сам царь — главный купец по шелковому товару.

— Знаю о том, — сказал Кузьма, никогда о том не слыхавший. — Так что же?

— А то, что Москва и сама торгует, и другим дает торговать, а турецкий султан жаден, хочет все сам проглотить. А еще турки потому стремятся одни торговать с шахиншахом, чтобы шах и в этом зависел от турка. Ведь сырой шелк — это золото Персии, главное богатство ее. Выходит, и шахиншаху есть выгода в том, чтобы царь пропускал голландских купцов через Русь. И если только московский посол с дружбой прибыл от царя к шахиншаху…

— Передай купцу, что наши купцы и сами могут персидский шелковый товар скупать, и шаху от того худо не будет: лишь бы скупали… А просьбу его доложим в Москве, кому надлежит. — Он повернулся к попу. — Запиши, Никифор, о том в статейный список.

Иноземец, с трудом скрывая свое недовольство, снова снял мудреную шляпу с пером, склонился в поклоне, отставив правую ногу, и пошел к двери.

Тут он столкнулся с другим иноземцем, худым и длинным. Они враждебно, как два петуха, оглядели друг друга и отвернулись.

Вошедший иноземец бросил короткую, властную фразу старику переводчику, уже шагнувшему к порогу, и повернул его назад. Выйдя на середину палаты, иноземец отвесил посольским людям неглубокий поклон:

— Сэр Ричард Форстен, английский купец, приветствует досточтимых московских послов, к которым имеет важное дело.

Вслед за этим переводчик изложил, со слов купца, и самое дело: купец явился получить пропуск на проезд через Московию, в Архангельск, к холодному морю, с большой партией персидского шелка-сырца. Но, узнав, что великие послы царские скончались в пути, купец долгом своим почитает предостеречь их преемников от доверия к голландским купцам: это великие обманщики, негодяи, просто сказать — подлые псы. А вообще говоря, сэр Ричард Форстен, богатейший купец, может во многом оказать помощь послам, если только они откроют ему, для чего присланы к шаху в Казвин…

— Скажи господину купцу, — отвечал Кузьма, — что просьбу его о пропуске на Архангельск с персидским товаром мы доложим кому следует в Москве. А о прочем скажи, чтоб он шел подобру-поздорову с подворья…

Когда удалился и второй иноземец, Кузьма озабоченно подергал себя за бороду:

— Ан-глин-ской… голланской… Поп, а поп, где ж их земли лежат? Далеко ли?

— Далече. За морями, за горами…

— За морями, за горами… — насмешливо повторил Кузьма. — Эх, без пути-дороги ходим, как в дремучем бору, того и гляди в болото ступишь! А тут еще и без толмача. Чужой-то толмач чего хочешь наплетет, не узнаешь!

— Зачем тебе толмач? — Поп широко зевнул и перекрестил рот. — Вернется шах из похода, да враз и отпустит домой, на Москву.

— Твоими устами да мед пить, Никифор. Сдается мне, не прямой нам путь на Москву уготовлен, да не накатанный…

29

А в дальнем покое по ту сторону дворика, делившего дом на две половины, томились в смертной муке больные посольские люди. О них с усердием заботился все тот же тихий, безответный чернец Кодя: поил водой, смешанной с вином, кормил с ложки разваренным рисом, расчесывал спутанные волосы и свалявшиеся бороды. Раз в день являлся с шахова двора лекарь, старый, ветхий персиянин. Он мудрствовал над больными, совал им в рот какое-то пахучее зелье и уходил, опираясь на палку и с трудом волоча ноги. А на третий и на четвертый день, как прибыло посольство в Казвин, умерли один за другим все девять больных.

Решено было, что хоронить умерших отправятся поп Никифор, Кузьма и Ивашка, а Петр Марков, Вахрамеев и Кодя останутся на подворье стеречь коробью с посольскими бумагами.

И вот трое посольских людей с непокрытыми головами пошли на другой конец города Казвина, на армянское, христианское кладбище вслед за повозкой, груженной девятью мертвыми телами и запряженной верблюдом, на котором сидел мальчонка-возничий.