Великое восстановление наук, Новый Органон

Нет, он не считает мифы, по крайней мере в основных инвариантных сюжетах и образах, созданиями тех, кто их излагал в древности и донес до нашего времени. Поэты заимствовали их из старинных преданий, из сказаний еще более древних народов. Но что же собой представляет миф, в чем тайна его долговечности, как следует его понимать? Бэкон считает, что как иероглифическое письмо древнее буквенного, так и аллегорическая мысль появляется раньше отвлеченных логических рассуждений. С ней мы как раз встречаемся в мифах, притчах, загадках, сравнениях и баснях древних. Здесь таинства религии, секреты политики, предписания морали, мудрость философии, житейский опыт как бы нарочно облекаются в поэтические одеяния и задача состоит в том, чтобы выявить этот их скрытый смысл. Дан образ, нужно найти его значение. Миф — это иносказание в определенном художественном символе, требуется определить его рационалистическое содержание. Правомерна ли такая редукционная задача, такое решение системы культурно-поэтических уравнений? Своеобразие состояло в том, что для решения непоэтической задачи Бэкон применяет поэтические средства, так сказать обратную образность, ибо изобретательность его воображения не в создании самой аллегории, а в толковании того, что он принимает за аллегорию. Он относится к мифам подобно тому, как Эзоп к животным; он их пересоздает и влагает в них истины, которые они должны воплощать. Он… в этом случае есть аллегорический поэт. Он столько же истолкователь мифов, как Эзоп зоолог, — заметил Куно Фишер[478]. Занимаясь дешифровкой квази-зашифрованного текста, наш мыслитель использует самые широкие и свободные ассоциации своей фантазии. Эта свобода ограничена лишь в одном — истины, которые он вкладывает в мифологические сюжеты и образы, это хорошо нам знакомые истины бэконовской естественной, моральной и политической философии.

Что побудило Бэкона рассматривать миф как аллегорию? Не то ли обстоятельство, как сказал бы Шеллинг, что дух подлинно мифологической поэзии уже давно угас и миф невольно стали трактовать как фигуру и философему, свойственные более поздним поэтическим формам? Аллегорическими были средневековый эпос и моралите. Аллегоричны образы в поэзии великого Данте. Как иносказание воспринимался и миф, и Джованни Боккаччо писал трактат, в котором изображал образы античной мифологии как аллегорию звездного неба. Трактат был опубликован примерно за сто лет до рождения Бэкона. Эта традиция истолкования мифов оказалась более живучей, чем могло бы показаться, судя по первоначальным образцам. Позднее ей отдадут дань немецкие романтики, а в XIX в. она в виде так называемой солярно-метеорологнческой теории даже приобретет довольно широкую популярность. Такие толкователи исторических поэтических древностей зачастую бывали менее всего историчны.

Было бы соблазнительной задачей перечислять уязвимые стороны бэконовского подхода — некритическое принятие той или иной редакции мифа, неоднозначность интерпретации одних и тех же мифологических символов, очевидные натяжки и бесконтрольный домысел. Между тем бэконовские эссе значимы сами по себе как самостоятельное видение мифов, как художественное преломление их в призме другой эпохи, как усмотрение в древнем мифологическом символе актуального осмысленного образа. Надо сказать, такие операции он умел проделывать весьма эффектно. Вместе с тем любопытно, что в предпоследней книге своего трактата О достоинстве и приумножении наук Бэкон с подобным же ключом подходит уже к библейской мудрости. Целый ряд сентенций из Екклезиаста и Книги Притчей Соломоновых он истолковывает в сугубо светском, даже житейско-прозаическом духе. И так поступал человек, провозгласивший не только принципиальную невозможность объяснения естественной философии с помощью Св. Писания, но и недопустимость объяснения Св. Писания теми же способами, какими мы постигаем писания человеков!

В произведениях Фрэнсиса Бэкона отчетливо прослеживается его отношение к трем основным сферам идейного наследия, так или иначе тяготевшим над европейской мыслью — античной философии, мифологии и христианству. Отношение Бэкона к античности по-своему продумано. Он знает, что ему нужно в этом великом складе прошлого, и использует взятое для подкрепления идей своего мировоззрения. Здесь метод Бэкона не исторический, а ретроспективный, отбрасывающий в прошлое тень его, бэконовских, установок, понятий, исканий и умонастроений, деформирующий прошлое и навязывающий ему чужие контуры.