Вендари. Книга первая

Крина заглянула ей в глаза, но там не было ничего, кроме разочарования и вечной зимы, продолжавшей и летом завывать метелями. Зимы, которая давно уже поселилось в этом усталом сердце. Крина легла в кровать, но еще долго наблюдала за матерью, тщетно пытавшейся выдавить из своей высохшей груди останки молока для младенца. Потом пришел сон. Сон и слабость. Крине казалось, что Вайорель выпил не только ее кровь, но и ее силу. Всю ее силу. С трудом вечером смогла она одеться и вышла из дома. Ноги были ватными и не слушались ее. Она дошла до старого монастыря и упала без чувств. Подобравшие ее монахи долго шептались о том, что им теперь делать с ней. Шептались потому что увидели оставленные зубами Вайореля следы на шее. В зале горел камин, Крина подвинулась ближе к пламени, чтобы согреться. Она не слушала больше монахов, не думала о том, что они решат сделать с ней. Она хотела только прогнать пробравшийся под одежду холод, закрыла глаза, задремала, проснулась, поднялась на ноги и пошла прочь. Монахи смотрели, как она уходит, но ничего так и не сказали. Была середина ночи. Небо звездное. Крина подумала, что в город идти уже поздно, вернулась домой. У дверей стояла карета, в которой вчера Вайорель выпил ее кровь, забрал ее силу. Сейчас он ждал ее в доме. Стоял в центре единственной прокопченной комнаты и разговаривал с родителями, торговался с ними… Нет. Вернее это они торговались, а он лишь принимал условия. Принимал цену за Крину. За ночь с ней? За несколько дней? Месяц? Жизнь? Когда Крина поняла, что родители продают ее этому странному человеку, то попыталась объяснить матери, что это именно он прокусил ей шею. Мать смерила ее внимательным взглядом и пожала плечами. Крина видела, как в ее глазах вечной зимы становится чуть больше. Нет. Она не ждет, что ее дочь, Крина, вернется. Она хоронит ее, как похоронила других своих детей. Крина заплакала. Заплакала молча, неподвижно, покорно. Где-то за спиной звякнул брошенный на стол кошель с деньгами. Крина окинула взглядом родной дом, хотела на прощение заглянуть в глаза родителям, но они уже не видели ничего, кроме денег, которые выпав из кошеля, рассыпались по столу. Вайорель подошел к Крине и жестом велел следовать за собой. Крина не подчинилась.

– Я жду тебя в карете, – сказал Вайорель. Когда он выходил, в дом залетел порыв холодного ветра и мелкий, колючий, словно иглы снег. Послышалось ржание, запряженных в карету лошадей. Дверь закрылась. Родители вздрогнули, подняли глаза, награждая дочь растерянным взглядом.

– Ты должна идти, – сказал отец.

– Я не хочу. – Крина в бессилии заломила свои руки. – Я боюсь.

– Ты должна.

– Но он пил мою кровь! – Она вздрогнула, услышав раздраженный смех матери. Старая женщина поднялась на ноги и выставила дочь на улицу. Дверь в родной дом закрылась. Вайорель открыл дверь в карету. Его глаза снова смотрели прямо в мысли Крины.

– Нет, – тихо сказал он, когда она безмолвно спрашивала его, вернется ли еще в свой дом.

По щекам Крины снова покатились слезы. Она вспомнила ссохшуюся грудь матери, в которой давно уже не было молока, но которую она все еще продолжала терзать, надеясь добыть для младенца несколько капель. Голова снова закружилась. Все стало каким-то странным, непонятным. Словно в забытье Крина села в карету.

До замка они ехали молча. Запоздалое утро светилось на небе молочной белизной. Каменные ступени, по которым вел Вайорель Крину, казались ей огромными, лестница – бесконечной. Такими же бесконечными были и залы замка. Пустые, безжизненные холодные, несмотря на то, что слуги исправно топили печи. Даже в покоях Вайореля был холод. Служанка с рыжими, как конский хвост волосами, смерила Крину усталым взглядом. На вид ей было лет сорок, может чуть меньше или чуть больше. Шея длинная, без единого укуса. Лицо худое, с вечным выражением усталости, как и взгляд. Она приготовила для Крины горячую ванну и помогла ей раздеться. «Он что, не может выпить мою кровь, пока я грязная?» – подумала Крина.

– Он не хочет пить твою кровь, – сказала служанка.

– Ты тоже умеешь читать мысли? – удивилась Крина.

– Вайорель не умеет. – На губах служанки появилось презрение. – Разучился. Давно. Может быть, тысячу лет назад или десять тысяч. Я не знаю.

– Мне показалось обратное.

– Мне тоже иногда кажется, но поверь, он ненавидит читать людские мысли. Мы раздражаем его. Наши мысли, наши чувства. Такие скоротечные. Такие наивные. – Служанка подлила горячей воды в ванную, помогла Крине мыть спину, спросила о семье.

– Это ты тоже прочитала в моих мыслях?

– Это написано в твоих глазах.

– Я хочу вернуться к ним.

– Зачем?

– Это моя семья.

– Но ведь они продали тебя.

– Это ничего не меняет. – Крина замолчала, потому что в груди действительно появилось нечто подобное обиде. Эта горечь отравляла кровь, мысли.

– Ты еще ребенок, – сказала служанка.

– Я уже не ребенок, – тихо сказала Крина.

Утро за окном распускалось. Зимнее утро. Морозное, но солнечное.