Венец

Я работаю с его тезаурусом, с известной ему информацией. И вызываю в нём эмоции. Которые побуждают к действиям. Будь на его месте какой-нибудь «друг степей калмык» — не сработало бы. Даже и большинство русских князей не имеют достаточно ярких картинок, привязанных к произносимым мною словам.

Казнь «Бешеного Феди» на Руси известна. Но немногие интересовались и впечатлились подробностями. Всеволод, будучи сыном и братом князей Суздальских, рассчитывающий на долю в «отцовой заднице», должен был, в ряду с братом и племянниками, более других разбираться с происходящими в соседних с его возможным владением, с его вотчиной, событиями. А, значит, он слышал и о говорящей, моргающей отрубленной голове у меня в руках. О странных письменах на столбах гильотины, о твёрдой уверенности многих, что душа преступного епископа не отлетела в мир иной, в ад или рай — неважно. Она здесь, в кости. Сохраняемой у меня в подземелье.

Рассказы о подобном существуют веками. И в христианской, и мусульманских культурах. Уверен, о таких демонах, заточённых в кувшинах, костях, иных контейнерах, служащих своим хозяевам, он не раз слышал на Юге.

Пройдя в детстве процедуру «княжеского изгнания», он куда лучше других понимает реальность моего варианта. В РИ Боголюбский, узнав об участии смоленских княжичей в убийстве брата Перепёлки, требует выслать одного из Киева, другого — из Руси, а третьего — конкретно в Берлады.

И конечно, он один из немногих в «Святой Руси», представляет себе Нумеро. Неважно — бывал ли он там физически. За этой тюрьмой тянется вековой шлейф страшных историй. Легенд. Ужастиков, которые слуги пересказывают любопытным детям аристократов перед сном.

Я внимательно разглядывал его большие чёрные блестящие глаза. Будто прикидывая сколько кислоты туда надо будет закапать. Всеволод дёрнулся, отворачивая от меня лицо, резко закрыв глаза. Я дотянулся через стол, ухватил его за подбородок, повернул к себе.

Терпит. Непрошенное прикосновение, навязанное движение… Можно чуть успокоить:

— Пока ещё ничего не случилось. И не случится. Но я должен знать. Рассказывай.

Он молчал, и мне пришлось помочь:

— Чья это была идея?

— Его! Михалко! Это всё он! Он — старший! Я должен его слушаться! Он сказал…

Отношения между братьями… братские. Но не дружеские. Ещё детьми они ссорились друг с другом. Я как-то наблюдал это в Пердуновке. В походе «11 князей» Всеволод предал Жиздора и перешёл на сторону Боголюбского. Наверняка, не сам, «как все», как остальные княжичи в Вышгороде. А Михалко остался верен присяге, пострадал, попал в плен. Старший — герой-неудачник, младший — трус-изменник. Так они друг друга воспринимают.

Теперь испуганный Всеволод легко «сдаёт» с детства враждебного ему старшего брата.

Сюжет таков.

Перед штурмом Попрыгунчик предложил Михалко идти с Вышгородской дружиной. Не воином, а проводником. Типа:

— Покажешь где там что.

Аргумент никакой. Вся «Вышгородская шестёрка» многократно и недавно бывала в Киеве. Но Попрыгунчик, видимо, обдумывал нечто вроде моего «войти в детинец первым». С последующим переделом добычи «по законам войны». Для этого Михалко, о котором в Киеве известно, что он остался верен Жиздору и попал в плен, был удобен. Его знают в лицо, если он подъедет к воротам и начнёт кричать:

— Помогите! Я сбежал из плена! Вместе с моими гриднями! За мной гонятся! Пустите внутрь!

То… Ворота не откроют. Но три-пять воинов по сброшенным стражей верёвкам смогут подняться на стену. Если они удержат кусок прясла пару-тройку минут — есть шанс «забросить наверх» достаточно многочисленную группу. Овладеть воротами и поднять над ними своё знамя.

Резкий ответ в духе:

— Изменить? Никогда!

Был парирован невинным вопросом:

— Изменить? Кому? Жиздору? Так он мёртв. Или ты ещё кому клятвы давал? Да ты как девка созревшая: чуть отвернёшься — уже подлегла. Под кого попало.

Затем рассуждения из области высокой духовности, чести и достоинства, были цинично переведены в область материально-денежную:

— Ты знаешь сколько я заплатил Бастию за тебя? Ну и с чего ты собираешься долг отдавать? Или ты полагаешь, что я такие деньжищи тебе, князю-рюриковичу, как юродивому на паперти, подаянием на колени бросил?

Михалко, после захвата, учинённого ему Бастием, просто на коня залезал скалясь от боли. Но сел и поехал.

Задумка не сработала, всё происходило слишком быстро. Вообще, приступ, начавшийся с сечи уже внутри города, разворачивался стремительно.

Вышгородцы вошли в открытые изнутри ростовцами ворота и включились в общий бой. Вот тут Михалко, со слов Всеволода, обратился к нему с вопросом:

— А какая в городе самая дорогая вещица?

На Михалко висит «долг чести» — выкуп его у Бастия. Своих людей у него нет — все слуги от Попрыгунчика. В одиночку пленнику хищение не провернуть. Он спрашивает у единственного близкого человека, своего брата. Тем более, что они союзники: победа Боголюбского представляет опасность для обоих.

* * *

Есть вещи дорогие физически. Типа: шкатулка с золотыми монетами. Куда дороже вещи дорогие символически.