— На последнюю не стоит рассчитывать, — предупредил Борис, — если грабитель даст ей сосиску, псинка мигом станет его ретивой помощницей, сядет на Ивана Павловича и поможет тому, кто ее угостил. Надеюсь, у вас хватит сообразительности отдать разбойнику все ценное и драпать прочь. Меня всегда поражают люди, которые начинают сражаться за портмоне, часы, телефон. Неужели вещи дороже собственной жизни?
Я встал.
— Можете не сомневаться. Я тут же скину пальто, брошу наличность на землю и умчусь со скоростью ветра. Я трус. Вступать в бой с мужиком, который размахивает ножом или пистолетом, никогда не стану.
— Сие не трусость, — возразил секретарь, — а разумное поведение.
— А вот насчет Демьянки, — улыбнулся я, — не хочется проверять ее в деле. Но приятнее думать, что собака, презрев взятку в виде сосиски, горой станет за хозяина! Дема! Пошли одеваться! Гулять пора!
Глава 23
Долго бродить с Демьянкой я не стал. Мороз живо схватил меня ледяными пальцами за нос и щеки. А собака стала поджимать лапы и подпрыгивать. Я взял ее на руки и понес в подъезд, говоря на ходу:
— Отказываешься носить ботинки. Какие тебе только ни покупал, сначала стоишь в них, как вредный ишак, потом валишься набок и прикидываешься мертвой. И вот результат твоего глупейшего поведения: замерзли лапы. В обуви ты могла бы целый час носиться.
Демьянка подняла голову и взглянула на меня. Я прочитал в ее глазах вопрос: «Хозяин, а тебе-то понравится гонять со мной долгое время по холоду? Ишь, вырядился в короткое итальянское пальтецо. Нет бы овчинный тулупчик натянуть».
— Мда, — произнес я, — не обзавелся я тулупчиком, и ботинки у меня приспособлены для езды в машине, а по морозу шлендрать в них не ахти. Тебя упрекаю, а сам-то хорош.
Продолжая беседовать с псиной, я поднялся на свой этаж, хотел открыть дверь и вдруг услышал странные звуки:
— Хр… др… хозя… ин… Ив… др… др… др…
Я повернул голову, увидел у дальней стены странную кучу, приблизился к ней и вздрогнул. Совсем забыл про робота, а он — вот он. Лежит на полу, похоже, совсем разрядился.
Но Иннокентий Валерьянович неожиданно захрипел:
— Розет… ка, иск… сл… в сте… не… нет! Хотел… войти… не… смог… ведро… пустое… приказ любимого хозяина я выполнил! Прощайте… умираю… Люблю вас… Иван Павлович… вы лучший!
Робот замолчал. Зеленый огонек на его груди стал красным. Демьянка села около вредного механизма, задрала голову и тоненько завыла.
— У-у-у-у!
Я заметил пустое ведро рядом с Иннокентием, перед глазами мигом развернулась картина. Вот робот, сбегав к бачку, весело спешит назад и понимает: заряд в аккумуляторе заканчивается. Подарок Олега пытается попасть в квартиру, но мы с Борисом крепко заперли дверь. Иннокентий звонит. Я с помощником не слышу. Несчастный стучит. А ему не открывают. Испуганный робот мечется по лестничной клетке, ищет розетку и в конце концов падает на пол. И как я его не заметил, когда шел гулять с собакой? Как не заметил? Да очень просто. Лестничная клетка большая, что там у дальней стены, я не разглядывал. Иннокентий, наверное, потерял сознание, потом очнулся, позвал на помощь, и тут я вышел из лифта. Несчастный робот начал отчитываться хозяину о выполнении задания. Его последние слова в жизни: «Люблю вас, Иван Павлович, вы лучший». У меня перевернулось сердце. Я схватил Иннокентия в объятия и помчался в квартиру с криком:
— Боря, он сейчас погибнет!
Секретарь выбежал в холл.
— Где розетка? — завопил я.
Помощник показал пальцем на стену справа. Я положил Иннокентия на пол.
— Как его подключить?
Борис пошарил рукой по ноге робота, из пятки высунулись два штырька. Через секунду вредину подключили к сети. Мы с помощником безотрывно смотрели на него.
— Почему он не заряжается? — всполошился я.
— Совсем пустой, — почему-то шепотом объяснил секретарь, — требуется время. Надо подождать.
— Ждать и догонять, хуже этого ничего нет, — протянул я. — Боря, принесите подушку и одеяло. Иннокентий лежит на полу, ему неудобно и холодно!
Помощник бросился в глубь квартиры и быстро принес необходимое. Я подсунул под голову робота думку, укрыл его и встал.
— Авось все обойдется, и он скоро очнется!
— Может, ему чайку заварить? — задумчиво протянул Боря. — С чабрецом. Или с корицей? Второй напиток мигом его согреет.
И тут ко мне вернулась способность мыслить логически.
— Он железный! Не ест, не пьет, как человек. Подушка с одеялом Иннокентию не нужна. И почему я себя убийцей считаю?
Борис потупился.
— Мне тоже не по себе.
— Вы вчера выкинули миксер? — спросил я.
Секретарь махнул рукой.
— Перегорел. Дешевле новый купить, чем старый чинить. Я сделал что-то не так? Спросил у вас разрешения, вы дали добро: «Выбрасывайте».
— Выбрасывайте, — повторил я, — и ни малейших угрызений совести.
— Мясорубку осенью поменяли, — напомнил Борис, — и тоже не мучились. Но она и миксер не разговаривали, не вредничали. Это просто кухонная утварь. А он…
— Живой, — договорил я, — мы же с вами негодяи. Вернее, мерзавец только я. Иннокентий Валерьянович любил исключительно меня, а я…
У меня перехватило горло.