По мере того как спор становился все более громким и ожесточенным, Паоло Сарпи оставался в центре происходящего: писал бесчисленные письма, полемизировал, читал проповеди, спорил, дискутировал, стремился как можно более четко провести границу между божественными путями церкви и мирскими дорогами государей. Для кого-то он был подобен архангелу, кто-то считал его антихристом. В Венеции люди падали ниц и целовали его ноги; в Риме и Мадриде его работы публично сжигались. Его, как и следовало ожидать, призвали предстать перед судом инквизиции; как и следовало ожидать, он отказался явиться. Слава (или скандальная известность), которую он приобрел в тот период, выходила далеко за рамки той, что ему когда-либо приносили его научные, исторические или ранние богословские труды, и за пределы собственных мечтаний и стремлений.
Вскоре стало очевидно, что столь важный вопрос не останется в теоретической плоскости. Целые государства вслед за полемистами принимали ту или другую сторону в споре. Испания, разумеется, проявляла враждебность; Англия и Голландия предлагали деятельную поддержку. Во Франции Генрих IV и без того уже находился в опасном положении и не мог высказаться открыто, как ему бы того хотелось. Тем не менее он ясно дал Венеции понять, на чьей стороне его симпатии, и предложил посреднические услуги. Однако к этому времени Венеция уже не была настроена идти на какие-либо уступки. Благодаря блестящей публичной защите Сарпи ее позиция получила гораздо более широкое одобрение, чем ожидалось. Религиозная жизнь в Венеции текла как обычно, а народу в церквах, если уж на то пошло, было даже больше, чем прежде. Дело ее было правое, совесть чиста. Шли недели и месяцы, и Венеция ощущала все большую гордость и воодушевление: это было великое моральное сражение, и она его выигрывала. Оставался лишь один повод для беспокойства: папа мог попытаться навязать ей свою волю силой оружия, а Испания охотно стала бы его союзницей. Лишь по этой причине Венеция могла пойти на переговоры, но соглашение должно быть достигнуто на ее условиях.
Папе Павлу V и его курии пришлось признать ужасную правду – затея с интердиктом провалилась. Самое страшное оружие в арсенале папы – то самое, одной угрозы применения которого в Средние века было достаточно для того, чтобы ставить на колени королей и императоров, – утратило свою силу. Хуже того, этот провал случился на глазах всего мира. Влияние данного события на авторитет папы и так невозможно было оценить, но оно усиливалось с каждым днем, пока действовал этот смехотворный приговор. Его нужно было немедленно отменить. Сделать это было нелегко, но следовало изыскать для этого какой-то способ.
Такие аргументы приводила курия. Какое-то время Павел V был не в состоянии даже помыслить о таком сокрушительном ударе собственной гордости, но в конце концов даже он был вынужден согласиться. Предложение французского короля о посредничестве было принято, и начались переговоры. Венеция, советником которой, как всегда, выступал Сарпи, заняла весьма жесткую позицию. К примеру, она наотрез отказалась подавать прошение об отмене интердикта. Любая подобная просьба должна исходить от короля Франции – в этом случае Венеция позволит упомянуть свое имя рядом с ним; на большее она не согласна. Что касается двух заключенных, то, как только интердикт отменят, она передаст их французскому послу в знак уважения к королю, но с условием, что не будет ограничена в своем праве судить и наказывать их. Она ни при каких условиях не пустит обратно иезуитов; представителям других изгнанных орденов (за исключением отдельных лиц), возможно, разрешат вернуться, однако Венеция отказалась оформить этот пункт письменно. Наконец, был составлен тщательно продуманный указ, в котором говорилось, что ввиду изменения точки зрения папы и снятия объявленного приговора Венеция, в свою очередь, аннулирует свой официальный протест; однако в указе ни слова не говорилось о том, что Венеция хоть в чем-то была не права или сожалеет о своих действиях.
Итак, в апреле 1607 г., по прошествии почти целого года, интердикт, который за это время лишь навлек позор на своих инициаторов, был отменен. Это был последний интердикт в истории церкви: поданный Венецией пример стал вечным предупреждением для пап, и ни один из них больше не рискнул применить это средство; папская же власть в католической Европе больше никогда не была прежней. Однако отмена интердикта вовсе не означала примирения – кроме как в самом формальном смысле. Павел V подвергся публичному унижению, а кроме того, оставались неулаженными и другие вопросы: церковная собственность, экзамен для епископов и патриархов, будущее Ченеды, и папа не собирался предавать их забвению. Однако главным его намерением была месть тем священникам, которые игнорировали его эдикт, и первым делом – архитектору его поражения Паоло Сарпи.