Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Вошли во двор Палаццо Дожей,
к подножью Лестницы Гигантов.
Задрали головы – глядим
на двух античных обнаженных,
что вход в палаццо стерегут.

А под палаццо тыщу лет

вода лагуны плещет в сваи
и голубым смеется смехом,
резьбу на камне отразив,
в рябой улыбке исказив.
Там, под палаццо, были тюрьмы,
где заключенные сгнивали
в мохнатой плесени и слизи
холодных, каменных мешков.

А над палаццо тыщу лет

трепещет голубая дымка,
и сквозь нее, беспечно, дерзко
в свинцовой крыше отражаясь,
смеется солнце в ясный день.
Под крышей тоже были тюрьмы,
те тюрьмы назывались –  «пьомби»[569].
Свинцовой крышей раскаленной,
что день и ночь не остывали,
сжигали в пьомби заключенных,
им солнце распаляло мозг.
А в середине жили дожи —
зимой – в тепле, а прохладе – летом:
любуясь живописью дивной,
ступая по коврам бесценным,
из окон глядя на лагуну
и слушая лазурный смех.
Вернемся к лестнице.
Когда-то на этой мраморной площадке,
меж мраморных гигантов стоя,
избранники венчались – дожи,
республике венецианской
давая верности обет.
Потом спускались вниз, к лагуне,
чтоб в голубые волны бросить
в честь обручения с царицей —
с Венецией – свое кольцо.
Ей все они служили верно.
С почетом их изображенья
венецианки помещали
под потолком, в парадном зале
Палаццо Дожей – там они.
И лишь один из тех портретов
завешен пыльной тканью черной.
То изменивший дож Фальеро.

Давно забылась бы измена

и распылилась бы в веках,
когда б не черная завеса.
 Зловеще всем напоминает
 она, что Марино Фальеро
 один из всей плеяды дожей
 попрал закон республиканцев,
 сам посягнувши на престол…

 Он был за это обезглавлен

 на белой мраморной площадке,
 меж двух гигантов обнаженных,
 где венчан был тиарой дожа.
 И голова его седая,
 обрызгав мрамор темной кровью,
 кружась, катилась по ступеням
 и, мертвый взгляд уставя в небо,
 легла на каменные плиты
 сюда… Где мы стоим сейчас…

Юрий Кос

Венеция

М. И. Травчетову