Вера

До восьми утра в бараках была уже достигнута определенная договоренность по действиям против карателей. Люди организовались. Связанные страхом и одной надеждой – уцелеть и получить свободу, – они молча сплотились, без лозунгов, пышных фраз, суеты. Все было решено.

Прочитать дополнительную информацию

Количество побегов по мере становления системы ГУЛАГа из года в год снижалось, но все же было весьма впечатляющим – в среднем десять процентов от всего контингента в год[29], учитывая строгость наказаний за побег, вплоть до расстрела. С 1934 по 1937 год из ИТЛ и колоний ГУЛАГа бежали 267 560 человек, из которых вернули – 164 091[30].

* * *

Этим утром никто не вызывал на перекличку, не позвали и на развод. Ирина чувствовала, что они делали это из страха. Заключенных было удобнее держать запертыми в бараках. Не раньше четвертого часа пополудни ворота барака заскрипели, и Охра стала выгонять всех на плац.

Человек сто стрелков держали плац в плотном каре, за ними еще охранники с рвущимися вперед собаками. Строили по восемь рядов по пятьдесят человек в шеренге; мужчины и женщины стояли по отдельности. Появилась комиссия с Грязловым. Они долго перебирали списки, о чем-то совещались, потом майор взял списки и вдруг начал перекличку. Они очевидно тянули время. Инесса Павловна и Лариса Ломакина держали под руки Баронессу. Но перекличка обещала быть долгой. Им пришлось усадить Баронессу на снег. Так как стояли они не в первом ряду, они надеялись, что этого не заметят.

– Они ждут Ларионова, – тихо сказала Инесса Павловна. – Все, видимо, уже решено, но они не могут начать без него. По́шло и гадко.

Ирина смотрела под ноги. Какой смысл был теперь думать о том, что могло бы быть? Знал он или нет? Это теперь не имело значения. Смерть стирала все. Даже ее память и знания не нужны теперь. Как просто. Но именно эта ясность придавала ей теперь сил. Она собралась и была готова к борьбе. Надо только бороться до последнего, до самого последнего, неся голову в руках[31].

Перекличка тянулась невыносимо долго. Полковник поглядывал на наручные часы. Да, он ждал Ларионова. Ирина почувствовала, как слезы наполнили ее глаза от жалости к людям, даже к палачам. Они были прокляты всеми, они нуждались в жалости.

Глаза Клавки и Ирины встретились. Ирина пожала руку Ларисе. Что бы ни было, они теперь решили идти до конца.

Полковник ходил вдоль шеренг, глядя на заключенных, как на пустое место. Для него они были квотами, а не людьми. Сколько таких уже было им убито. Он давно сбился со счета. У него не было ни страха, ни удивления, ни злобы на них. Он ничего не чувствовал. Только холодный ветер раздражал.

Грязлов заметил Баронессу на земле и крикнул:

– Встать!

Лариса Ломакина пыталась поднять Баронессу.

– Она больна и стара, – с мольбой сказала Лариса.

Грязлов бросился к ним и ударил прикладом Баронессу в плечо. Та со странным стоном повалилась на Инессу Павловну.

– Гады! – послышалось вдруг в толпе.

Полковник проходил мимо рядов мужчин и услышал четкий голос из толпы:

– Палачи!

Он резко повернулся, лицо его было полным брезгливости к этим людям.

– Ах ты падаль контрреволюционная! – закричал он. – Все вы трусливые шакалы!

– Я и в лицо скажу, – вдруг произнес тот же голос.

Полковник разглядел в толпе невзрачного мужчину.

– А ну выйди и повтори, – сказал полковник с усмешкой.

Мужчина вышел, протискиваясь среди народа. Это был Скобцев. Он подошел к полковнику и стоял скромно, как и всегда; его нос с квадратным кончиком раздувался, а в глазах была кротость.

– Ну что, жить надоело? – презрительно сказал полковник. – Имя?

– Скобцев, – ответил тот спокойно.

Полковник посмотрел в список приговоренных и не нашел в нем Скобцева.

– Вот дурак, – хмыкнул он и дописал имя внизу.

– Вы – подлецы и убийцы, – так же кротко сказал Скобцев, а потом вдруг обернулся к заключенным и прокричал: – В крови потопят Россию и в водке! Не дайте России погибнуть, убейте палачей!..

Он не успел вобрать воздух, как полковник пустил ему пулю в затылок из «нагана». Но в этот момент толпа мужчин вдруг бросилась вперед, сбивая с ног полковника; кто-то бежал уже к Охре; кто-то пырял кустарными перьями конвоиров наотмашь; кто-то летел уже с припасенным топором; женщины с криком рассыпались в разные стороны, а солдаты по приказу Грязлова открыли огонь. Сто человек палили по заключенным без разбора из винтовок и АВС[32]. Заключенные, бежавшие к забору, зацепившись за колючую проволоку, оставались на нем, застреленные в спину, в причудливых позах; кто-то бежал в столовую; спустили собак, и они рвали и валили заключенных; стоял оглушительный шум. Люди давили друг друга, и снег на плацу быстро стал окрашиваться красными заплатками. Пули, метавшиеся по плацу, как люди, пробили подушки Марфушки, брошенные Кузьмичом на телеге у крыльца Ларионова, и вокруг летало перо. Грязлов тоже стрелял по зэкам без разбора, словно хотел успеть уничтожить больше людей.