Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

Подобные нотки были характерны для отца Леонтия (Желяева). Они звучат и в других его текстах. Например, в переписке с настоятелем Оптиной пустыни архимандритом Исаакием (Антимоновым) он сообщает свой адрес и заодно указывает, как к нему правильно обращаться в письменной форме: «Его высокопреподобию всечестнейшему священно-архимандриту Леонтию ‹…›»[830]. В другом письме он рассказывает, что в каждый его приезд в город Глухов к нему стекается масса поклонников[831]. Архимандрит Леонтий, не забывая упомянуть о своем недостоинстве, фокусирует внимание, например, на том, как его принимал тот или иной настоятель или архиерей, как ему отвели комнаты, которые «приезжие архипастыри занимают», как ему первому налили «рюмочку лиссабонского», а уже потом всем прочим, и так далее[832]. Еще в одном письме, напоминая о долге настоятеля Тихоновой пустыни отца Моисея (Красильникова), наш герой как бы невзначай намекает, что деньги лучше вернуть «без дальнейших хлопот и переписки о таком маловажном деле, дабы я беспокоил незабвенных моих благодетелей, столь важных лиц, каковы: Высокопреосвященнейший Исидор митрополит С.-Петербургский и Антоний архиепископ Владимирский!»[833]

Впрочем, отец Леонтий вовсе не был чужд и аскетических побуждений. В автобиографии можно встретить сцены его горячей молитвы, участия в богослужениях, в омывании и переоблачении мощей святителя Иоасафа Белгородского («утешение редкое для души, зрелище невиданное для многих»[834]), примеры близкого общения со старцем, особых наложенных на себя подвигов (одно время не ходил в трапезу с братией, питался сухарями и водой), благотворительности автора в его бытность настоятелем (на свои и на привлеченные средства устраивал странноприимные дома, трапезу для странников и нищих), ежедневного причащения в период тяжелой болезни. В послушнической молодости он даже сознательно стремился к тому, чтобы его посетили скорби. Например, разводил в келье клопов, чтобы приучить себя к ночной молитве. В скорбях он, по его словам, «как в горниле, очищался от мирских взглядов на жизнь и укреплялся в подвигах монашества»[835]. Оптинский старец Леонид (Наголкин) не одобрял таких порывов, но предсказал, что бедствий избежать не удастся.

В самом деле, по словам мемуариста, «не долог был период его счастия и высоты». В автобиографии не меньше места занимают многочисленные неприятности, случившиеся с отцом Леонтием в разные периоды его жизни. Кульминацией стал 1867 год, когда «он упал в бездну пропасти, упал сильно, и тяжело отозвалось на нем его падение»[836]. Архимандрита уволили от управления, у него было предписано провести обыск. Затем он был запрещен в священнослужении, а в 1869 году отправлен в арестантское отделение Суздальского Спасо-Евфимиевого монастыря. Причиной падения стали доносы недоброжелателей с целым букетом обвинений: в самовольных отлучках Леонтия (Желяева) из Глуховского Петропавловского монастыря, во время которых обителью управляла некая солдатка, выдающая себя за схимницу; в том, что он укрывал в обители лиц без документов; в том, что под его покровительством через пролом в монастырской ограде ночью выносилось братское имущество; в растрате и злоупотреблениях монастырскими суммами, в нанесенных братии оскорблениях и побоях, в побеге из-под надзора и так далее. Архимандрит Леонтий даже был предан уголовному суду, правда, до приговора дело не дошло.

В конце концов терпение вышло из границ: «Кругом везде скорби, а утешения нигде, – такое состояние не по силам человеческим. Законно и естественно желание от них освободиться»[837]. В ходе своих злоключений отец Леонтий особенно болезненно реагировал на случаи, когда приходилось терпеть унижения от лиц, более низких по социальному статусу. Так, момент, когда он оказался в Тихоновой пустыни под надзором отца Моисея (Красильникова), признавшегося: «Вас приказано мне взять в ежовые рукавицы», прокомментирован в автобиографии следующим образом: «Можно судить, как неприятно было слышать такие колкие слова и вообще вступать в подчинение архимандриту второклассного монастыря к игумену бедной пустыни» (который, добавим, происходил не из дворян, а из купеческих детей)[838]. В другом случае Леонтий (Желяев) жалуется, что в Глуховской Петропавловской обители его «сильно теснит» исправляющий должность настоятеля иеромонах Евсевий, «бывший дворовый человек»[839].