Вера и личность в меняющемся обществе. Автобиографика и православие в России конца XVII – начала XX века

Мы поступим недостойно ‹…› если не понесем в служении пастырском крест сострадания и не сделаем ничего особенного, кроме повеленного нам, если пойдем этим крестным путем сострадания. – В сострадании грешному человеку и миру – существо искупительного подвига жизни Христа Спасителя. ‹…› В сострадании ко спасению даже до смерти – существо и нашего пастырского подвига по образу Христа. ‹…› Я не могу, призываемый, отказаться от архиерейства, потому что оно есть служение сострадания[891].

Сострадание оказывается единственным путем, по которому может идти наш автор, в условиях совершившейся катастрофы.

Жанр «Слова при наречении» предполагал и указание на недостоинство ставленника. Но епископ Варфоломей говорит не о недостоинстве, он исповедует свою немощь: «Ох, грустно и скорбно и от самых терний крестного пути нас, пастырей, особенно архиереев. ‹…› Мы идем на жестокий суд, поругания и пропятие – крест от самих же наших пасомых»[892]. За «утешением и ободрением» автор обращается к «четырем дорогим образам». «В утешение и ободрение мне, молодому и несамоуверенному предстоят» пророк Иеремия и апостол Тимофей – молодыми призванные на служение, апостол Павел – «больной, слабый, невзрачный на вид, гонимый, злословимый, нищий», митрополит Московский Филарет (Дроздов) – «великий дух его нес иго работы в теле слабом, постоянно отягченном болезнями»[893]. Их объединяет молодость выхода на пророческое/апостольское/епископское служение, телесная немощь, но также и «великий дух». В образе Иеремии мы можем увидеть отсылку к научным интересам нашего автора, к его исследованиям пророческих книг Ветхого Завета. Воспоминание о митрополите Филарете подсказано местом произнесения «Слова», как говорит автор, «самые стены эти напоминают того, кто обитал в них», поскольку наречение во епископы происходило на Троицком патриаршем подворье в Москве, в его домовом Сергиевском храме[894], где на протяжении большей части XIX века жили московские митрополиты, в том числе митрополит Филарет. В своем комментарии епископ Варфоломей так подводит итог своему пересказу «слова при наречении»:

Эти приблизительно мысли я высказал при наречении меня во епископа. Я не скрывал той тягости и подавленности, с какою на это шел; но, не отрицая в себе этих чувствований, я считал, что так и должно быть, по Христову пути идти нелегко, легко тому, у кого легкий взгляд на жизнь. Но представшие моему духовному взору четыре дорогих образа облегчили мою скорбь, грусть мою, ободрили радованием надежды[895].

Таким образом, в «Слове при наречении» мы видим две основные мысли. Во-первых, автор развивает идею епископа Антония (Храповицкого), прямо ссылаясь на него, о служении сострадания как центральном моменте служения пастыря и особенно епископа. Во-вторых, епископ Варфоломей апеллирует к персонажам священной и русской церковной истории. Ставленник находится с ними в диалоге, в общении, оказывается с ними в одной исторической перспективе. Это может выглядеть как риторический прием, обусловленный жанром «Слова». Но заключение рассматриваемой записки заставляет иначе взглянуть на библейские и исторические аллюзии.

Заключение записки представляет собой размышление о служении епископа в контексте церковных нестроений рубежа 1920–1930‐х годов. По тональности оно заметно отличается от вступления. Если вступление – это созерцательное размышление, то краткое заключение (оно в два раза короче вступления и в шесть раз – «Слова при наречении») насыщено чеканными формулами с нотами обличения. Вот его текст: