Вера и рыцарь ее сердца

Гостья пристально смотрела на Карла, словно изучала его под увеличительным стеклом, а тот не выдержал ее взгляда и в растерянности оглянулся на жену, которая осталась стоять у двери тоже в полном недоумении. Не отрывая тяжелого взгляда от Карла, соседка заговорить, не спеша, как бы подбирая нужные слова.

– Алле, сосед мой уважаемый, расскажи-ка мне умно и по-человечески доходчиво, что мне, вдове, теперь делать? Как дальше жить? Давид, мой старший сын, ты его, господин Кауфман, помнить-то должен, сидит уже третий месяц в своей инвалидной коляске. Он вернулся с этой проклятой войны, но вернулся калекой. На войне ноги его оторвало взрывом, железный крест имеет за храбрость от вашего фюрера. Теперь сидит мой сынок дома, и видеть никого не хочет. Молчком сидит мой Давид. Целые дни напролет курит сигарки, одну за другой. Ночами смотрит в темноту и курит. Его пенсия вся на табак и уходит. Не убитый и не похороненный, а как неживой сделался. Обманом увели вы у меня сына. Ты, Карл, живешь с нами в соседях и моего Давида по плечу хлопал, когда на фронт провожал, а теперь ты домой собираешься? Выходит, ты его, сироту, тоже обманул. … Вот я к тебе и пришла.

Женщина замолчала, закрыв рот рукавом платья, тут супруга Карла подошла к мужу и встала за его спиной, а гостья встала со стула и, наклонившись над столом, спокойно изложила суть дела.

– Так, усыновил бы моего мальчика. Возьми его с собой в свою Германию, когда сбегать будешь. Друзья отвернулись от него, а соседи на него уже сейчас волком смотрят. Что будет с нами дальше, когда вся ваша команда уберется в Германию? А? Угробят его злые люди, … как изменника родины угробят. Мой муж был убит в первую мировую войну. Я сама детей растила. Но они были детьми героя. Теперь и геройство мужа нам не поможет. Возьми моего Давида с собой, Карл, он воевал за твою страну. После войны в Германии будет много таких покалеченных, как он. Может быть, в германии он еще поднимется, мой мальчик.

Не прошеная слеза застыла в глазах вдовы, но женщина справилась с волнением и продолжила свое прошение.

– Всё, что есть у меня, будет твоим. Я служить тебе буду, пока Господь не смилуется надо мной. Прости, что ненавидела я тебя и всех немцев за то, что убили моего Марка и теперь не добили сына. У тебя тоже сын растет, мой младший стал его другом. Ты должен меня понять. Ты хороший человек, и жена твоя женщина верующая. Вот, я пришла и прошу, – договорив свою речь, женщина перекрестилась, – Да, не оставит вас Бог.

Затем гостья опять села на стул. В комнате воцарилось молчание.

– Мы останемся здесь. Мы не уедем в Германию, госпожа Матильда! Правда? Карл, мы останемся жить в Бельгии?.. Ради нашего сына – вопросительно сказала жена Карла, осторожно положив свои руки на его покатые плечи.

Вчера Карл ничего не ответил жене, он ушел в спальню. Это было вчера, а сегодня он на службе и обязан приветливо принять гражданина, который нетерпеливо звонил в колокольчик. Высокий мужчина счастливо улыбался чиновнику по другую сторону барьера, что чрезвычайно противоречило настроению самого Карла.

– Чем я могу вам помочь? – с сильным немецким акцентом спросил Карл посетителя.

– Господин, у меня родился сын. Вернее, у нас с женой родился сын. В роддом требуется принести акт о рождении мальчика, – проговорил Альфонс быстро и радостно.

Наступила пауза. Пауза тянулась и тянулась. Человек за бюро всё смотрел на стол, где лежал раскрытым толстый журнал регистрации гражданского состояния населения. Потом он медленно поднял глаза на Альфонса, как будто сказанные мужчиной слова были шифровкой. В круглых очках Карла бликами отражалась радость посетителя, но за толстыми линзами в глазах чиновника стояла густая коричневая пустота.

– Вы сказали, что у вас родился сын? – проговорил Карл правильным голосом администратора, слегка споткнувшись на слове «родился».

– Совершенно точно, у меня, вернее, у нас с женой родился первенец!

По опыту чиновника Карл сразу высчитал дату зачатия ребенка, возраст самого папаши и отметил его здоровый вид. В справке из роддома стояли имена и фамилии родителей, которые в роддомах обычно не скрывают. Рука Карла автоматически потянулась к журналу, где регистрировались имена числившихся в розыске преступников и дезертиров, сбежавших из лагерей трудовой армии Гитлера, но в этот момент каменное здание городской администрации потряс грохот танка, проезжавшего по мостовой, и в это мгновение верность Карла службе дала трещину.

Перед его глазами вдруг замелькали образы ладно скроенного Давида в немецкой гимнастерке и его матери, постаревшей в одночасье, образы собственного жизнерадостного сына, мечтавшего стать инженером, и страдальческое выражение на лице жены, молча провожавшей его сегодня на работу. Карл посмотрел в счастливые глаза Альфонса и вспомнил сам то счастье, которое испытывал, когда держал крошечное тельце своего первенца в ладонях, вспомнил непередаваемую отцовскую гордость, когда сын впервые назвал его папой. Он был тогда самым счастливым человеком на земле.