В 1940 году война обрушилась на миролюбивую страну. В 1942-м немцы увели Альфонса, как и почти всё работоспособное население Бельгии, на заводы Германии. Надзиратели этих трудовых лагерей следили за каждым человеком, чтобы выжать из людей вассальных стран всю силу и выжать ее без остатка. Через год принудительных работ, когда Альфонс пришел в отпуск, Валентина встретила его на пороге дома. Она стояла перед не как соседка, знакомая с детства, ставшая ему супругой, а как созревшая для любви женщина, в скромном розовом платьице и красных туфельках на каблуках. Радостно улыбалась, Валентина протянула к нему свои нежные руки, и стальное колечко,
первый подарок Альфонса, искоркой блеснуло на ее тонком мизинчике.
В сердце мужчины чувствительным штормом ворвалась любовь к той единственной на земле женщине, которую при рождении назвали Валентиной. Именно о ней он мечтал весь год лагерной жизни. Ночью мечтал в бараке, а днем – у станка на военном заводе. Увидев ее вновь у открытой двери своего дома, Альфонс без слов поднял жену на руки и внес вовнутрь дома. Вся вселенная, с мирами и войнами, осталась за порогом их маленькой квартирки. Страсть, неземное наслаждение близостью и каждое слово, сказанное ими невзначай, были знаками любви, которая от долгой разлуки стала неутолимой. Это испытанное ими счастье пришло, как прекрасное пробуждение от многолетней дремы. В те дни и был зачат их первенец, Ронан Мария Альфонс Де Гроте, рождение которого обернулось праздником для всего двора в день, когда немцы покидали Антверпен.
Когда Альфонс, улыбаясь своему прошлому, широко распахнул ворота своего дворика, его встретили с раскрытыми объятьями родители и друзья. Деревянный стол в старой беседке, возле опустевшей детской игровой площадки, был накрыт для праздника. Давно так дружно и весело не гуляли соседи, только поздним вечером они разошлись по домам.
Провожая сына домой, Мария сказала ему свое заветное желание, что младенца положено крестить, чтобы он рос под божьей защитой. Альфонс успокоил маму, пообещав на крестины пригласить всех родственников и маминых соседей, а после праздник Мария, стоя на коленях в себя в спаленке, каялась в молитве за то, что недолюбливала свою невестку, которая через годы родила им их первого внука.
В ночь перед крестинами Альфонс долго не мог уснуть. Жена и сынок мирно спали в детской комнате, а он сидел на балконе и курил самокрутку.
– Мама говорила, что в церкви служит теперь новый пастор и ему прислуживает молодой дьякон, который сменил старого, – думал про себя Альфонс. – Это хорошо.
Именно из-за старого дьякона он еще подростком перестал ходить в церковь. Слишком много зла причинил Альфонсу этот божий человек.
Мальчиком Альфонс учился в школе при местной католической церкви. Учился он неплохо и ходил в школу с удовольствием. Каждое воскресенье ученики должны были приходить в церковь на утреннее богослужение, на котором многие из его товарищей засыпали с первой молитвой «Аве, Мария».
Отец Альфонса в церковь тоже не ходил, он так уставал за неделю тяжелого труда, что ценил воскресное утро, как единственную возможность выспаться и побыть с семьей, чтобы потом всю рабочую неделю трудиться до седьмого пота, а его мама не чувствовала себя грешной, когда вместо службы в церкви, сидела рядом с любимым мужем пила утренний кофе и рассказывала ему о недельных новостях семьи и двора, но сына в церковь отправляла, так как этого требовали в его школе.
Альфонсу было на руку, что его родители не посещали воскресные богослужения, потому что в конце службы пастор выставлял перед лицом прихожан провинившихся учеников. В этом позорном строю нередко стоял и сам Альфонс. Этого родители не знали, и не должны были узнать.
– Эти негодные мальчишки поставили капканы на кроликов в угодьях барона! – говорил дьякон на воскресном служении, указывая на построенных в шеренгу ребят, словно они были исчадьем ада, – Когда дети совершают грех, за них будут гореть в аду их родители! Но уважаемый барон простил их! Давайте молиться за нашего барона, который имеет желание поправить крыльцо в нашей церкви! – распинался перед прихожанами дьякон, а уважаемый барон, сидевший перед алтарем в первых рядах, покачивал довольно головой. И никому из верующих не было понятно, что означает это его покачивание. Этого никак не мог отгадать и сам старший дьякон, который за день до богослужения ужинал с бароном и его семьей и обещал ему пожурить негодных ребятишек, промышляющих в его угодьях.
– Бойтесь! – обращался в конце службу дьякон, обращаясь к понурым ребятам и их родителям, – Ибо грешники будут гореть в аду!
Его слова подхватывало эхо, и всем сидящим в церкви становилось страшно.