В нашей семье был раскол – «супераскет» папа и более «светская» мама. Мама нам всегда говорила, что достаточно, чтобы Бог был в душе. Отношение к церковному благочестию у мамы менялось со временем. Так, она причащалась только раз в год, в день ангела, и считала, что этого вполне достаточно. Зато папа всегда маму оправдывал, говорил мне: «Ты бы видела, как она готовится, как она раскаивается! Может быть, и одного раза достаточно, когда ты так серьезно к этому подходишь».
Мне понравилась та идея, которую предложила мне мама: не обязательно ходить в длинной юбке, платке и не обязательно постоянно быть в церкви. Сейчас я ее понимаю. Она видела, что некоторые люди в Церкви действительно переходили ту черту, за которой начинается уже «православный экстремизм». И поэтому мама предостерегала нас от такого «глубокого погружения». Хотя, наверное, родителям стоило изначально договориться друг с другом о нормах домашнего благочестия…
И вдруг из теплого родительского мира (где я не слышала «плохих» слов, а слово «дура» до двенадцати лет считала матерным) мы с сестрой попали в этот противоположный мир, полный соблазнов: дискотеки, женихи на «девяносто девятых», помады – словом, все, от чего можно искуситься человеку из такой строгой семьи. И конечно же этот мир нас очаровал. Все, чему нас учили в детстве, стало очень неудобным. И я взбунтовалась…
Нет, я не перестала верить в Бога. Но совершенно отошла от Церкви. Помню, как я в последний раз причащалась в шестнадцать лет, в день своего ангела, и то только чтобы сделать приятно папе.
Несмотря на то что я в какой-то момент опустилась на дно (отмечу: у каждого разное дно), я никогда не позволяла рядом со мной богохульствовать. Всегда говорила: «Простите, я сейчас не в лучшей форме, но тем не менее я – верующий человек и для меня это важно». Если человек продолжал хулить Бога, я просто вставала и уходила. И может быть, за такое скудное и ничтожное «исповедничество» Господь меня и хранил.
Первый жестокий опыт
Мне очень хотелось уйти из дома. Когда папа понял, что ничего хорошего из меня не выйдет, просто перестал со мной разговаривать.
Чтобы я была достойным представителем семьи, вероятно. Все мои «этапы взросления»: дискотеки, смелые наряды, каблуки, помады, женихи – противоречили его представлениям о целомудренной женщине, о христианке. Поэтому папа перестал со мной разговаривать. Это был очень тяжелый момент. Он обнимал и целовал меня только один раз в году – на мой день ангела. И то не целовал, а так вот по-христиански три раза «прикладывался» ко мне. И поэтому, конечно, мне дома было очень тяжело.
Все было промыслительным. Если бы не этот жестокий опыт, я бы никогда не стала тем, кем стала. Видимо, через это нужно было пройти, чтобы осознать, к чему я стремлюсь.
Во-первых, у меня была навязанная мамой установка: как можно скорее выйти замуж. Моя мама выбрала очень интересную тактику, для того чтобы сохранить мое благоразумие и целомудрие. Она очень боялась, что я вырасту и стану актрисой или моделью, и поэтому решила внушить мне, что я очень некрасивая. Она думала, что это поможет и меня никуда не «занесет». Но сработало это совершенно по-другому. Я искренне поверила в свою непривлекательность и решила: раз я такая некрасивая, значит, мне нужно искать соответствующего мужчину – либо инвалида, либо алкоголика, либо болящего. Он должен был очень сильно обрадоваться, что я с ним, и относиться ко мне по-человечески. Поэтому все мои опыты первой любви… были с какими-то очень странными людьми.
Тогда – я описываю это в своей книге[13]
– для меня было самым главным, чтобы с мужчиной было весело. О том, что существуют какие-то границы, рамки, что человек может оказаться непорядочным, я тогда не знала. Вероятно, я просто привыкла к тому, что все вокруг порядочные, и не готова была столкнуться с чем-то противоположным.