Вера в большом городе. Диалоги о жизни, в которой есть место Богу

Можно ли научиться любить самого себя, если ты чувствуешь себя грязным?

У Иоанна Богослова прямым текстом сказано: пока ты не полюбил ближнего, не сможешь полюбить Бога. А ветхозаветная заповедь «возлюби ближнего, как самого себя» указывает путь любви к ближнему через любовь к себе. Однако для того, чтобы не бояться любви к себе и понимать, что это такое, надо осознать, что такое любовь вообще. Она не в том, чтобы позволить себе делать, что хочешь. Любовь к себе – это умение делать что-то полезное для себя с духовной точки зрения. А любовь к ближнему – умение принести пользу ему. И речь тут вовсе не о чувствах. Почему тут возникает противоречие? Потому что светское представление о любви к себе предполагает стремление к комфорту и попытку ощущать себя непогрешимым. Типа: «Я такой, какой я есть, а вы все вокруг с этим смиритесь». На самом деле любовь не исключает требовательности к себе. Например: «Я не буду пить, потому что это меня угнетает, закабаляет».

Но ведь существуют люди, которые считают, что духовную пользу могут приносить физическое самоистязание или чрезмерная аскеза. Они носят вериги от большой любви?

Смотря что это значит в жизненном контексте конкретного человека. Святой прекрасно осознает, зачем он носит вериги. Но, прежде чем дойти до этого, надо сначала освоить более простые вещи. Допустим, так: «Не буду блудить, потому что я ценю собственное тело, собственную целостность». Это ведь тоже любовь к себе. Кстати, так понимают данную тему не только христиане. Светская этика часто говорит то же самое: любить себя – значит не причинять себе вреда, а приносить пользу.

«Господи, приди в мой картонный домик!»

Почему люди десятилетиями ходят в храм, но совершенно не знают Бога? Как добиться личной встречи с Ним?

Для некоторых верующих это проблема: они переживают, что у них такой встречи не было; гадают, как сделать так, чтобы она состоялась. А у других все происходит совершенно естественно. Человек с детства живет в церковной среде, знает, что Господь есть, и со временем у него сами собой складываются отношения с Ним. То есть нет никакого переломного момента. Такое случается. Но у меня судьбоносная встреча все же была.

Расскажите об этом подробнее.

Детство у меня было – как бы лучше сказать? – окрашено разными тонами церковной жизни. Моя мама воцерковилась незадолго до моего рождения, и мы с сестрой в самом юном возрасте познали радости неофитства. Маме пришлось растить нас в одиночку, потому что отец поставил условие: если она родит мою сестру, он уйдет. Сказано – сделано. Он оставил нас в 1990-е годы – мы все помним, как было тяжело тогда. Мама «пахала» на нескольких работах. У меня в детстве это не вызывало вопросов: днем мама работала в больнице, а если я просыпался ночью, то видел, что она что-то кроит, шьет. Я не задумывался, откуда у нее брались силы и время на все это.

В раннем подростковом возрасте моя церковная жизнь выродилась в абсолютную формальность. Я тогда уже причащался нерегулярно, не особо понимая, зачем это нужно. Но мне повезло – я попал в православную гимназию. Интересно, как Господь иногда умеет нас «подловить». Когда у меня, тринадцатилетнего мальчишки, появилось жгучее желание «срулить» из дома, я увидел объявление о православном пансионе. Он находился в другом городе, там нужно было жить, возвращаясь домой только на каникулы. И я решил: «Берем, не глядя». Мама порадовалась, конечно. В четырнадцать лет я уехал… и попал! В гимназии были замечательные педагоги, очень искренние люди, которые веру переживали не пассивно. Им было интересно предложить нам свое ви́дение церковной жизни. И тут я понял, что во всем этом есть смысл, что христианство создает основу для жизни и, оказывается, может быть еще и увлекательным.

Вот тогда у меня и произошла встреча с Богом. Помню свое первое осознанное Причастие. Это был внутренний переворот. Незадолго до него кто-то из педагогов мне сказал: «Ты вообще осознаешь, к Чему ты подходишь?» – «Ну, как бы Тело и Кровь Христа…» А он говорит: «Это понятно. Но понимаешь ли ты, что это?»