Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Истину, мертвящего всё окрест себя. На всём протяжении романа сообщается о следующих одна за другой

смертях, которым в разной мере способствовал Порфирий Головлёв.

Всю речь Иудушки составляют, кажется, перелицованные цитаты из Писания, богослужебных

текстов и церковных поучений. Он шагу не ступит без поминания имени Божия и крестного знамения. Но

каждым поминанием, каждым осенением — целованием и лобзанием — предаёт Христа бессчётно.

Он даже замышляя и гадости свои, всегда готов сослаться на волю Божию.

О перевёрнутости головлёвского мира Щедрин заявил в первой же главе, намеренно повторяя в

ней основную коллизию притчи о блудном сыне, перенесши ситуацию в глубину российской

провинциальной реальности в канун реформенного перелома (основное же действие романа совершается

уже после отмены крепостного права). Блудный сын, Стёпка-балбес, возвращаясь домой, с тоской

помышляет о невозможности христианской любви в родном семействе: "Вспомнилась ему евангельская

притча о блудном сыне, возвращающемся домой, но он тотчас же понял, что, в применении к нему,

подобные воспоминания составляют одно только обольщение".

Иудушка поступает прямо наперекор словам Спасителя:

"Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него xлe6a, подал бы ему

камень?" (Мф. 7,9).

Герой Щедрина подаёт именно камень: "Сознавал ли Иудушка, что это камень, а не хлеб, или не

сознавал — это вопрос спорный; но, во всяком случае, у него ничего другого не было, и он подавал свой

камень, как единственное, что мог дать". Это становится законом головлёвского мира: "Ни в прошлом, ни в

настоящем не оказывалось ни одного нравственного устоя, за который можно бы удержаться. Ничего,

кроме жалкого скопидомства, с одной стороны, и бессмысленного пустоутробия — с другой. Вместо хлеба

— камень, вместо поучения — колотушка".

Причиной такой вывернутости мира наизнанку становится опять собирание сокровищ на земле,

деятельно совершаемое матерью семейства Ариной Петровной, поставившей эти сокровища выше даже

родительской любви, которая входит, кажется, в душу любой женщины инстинктивным влечением.

Оказывается, что и Иудушка становится своего рода жертвою суетных забот матери об округлении

имения неизвестно для кого и для чего. В редкие минуты трезвения душевного она и сама тоскливо

недоумевает, кому всё это создаётся и копится. А всё просто: основой семьи может быть только любовь, но

никак не стяжание.

Саму Арину Петровну ждёт страшный жизненный итог: её сушествование полностью

обессмысливается и погружается в унылую праздность. Но поскольку внешняя форма строгих

нравственных и церковных устоев жизни соблюдалась родительницей строго и неукоснительно, то эту-то

пустую форму в полноте и воспринял Порфирий, даже дав ей развитие, доведя до совершенства, до блеска

показной праведности. Вслушаться в рассуждения Иудушки — так не найдешь никаких погрешностей

против благочестия. Он всех обойдет во внешнем исповедании истин веры.

Однако всё его благочестие — мёртвая форма без содержания. Иудушка — обезьяна праведника,

пародия на святость поведения. Но пародия талантливая.

Он талантлив необычайно, он гений ханжества. Оттого и воспринял и усовершенствовал форму

благочестивого поведения, что именно одарён особым талантом. Пустые братья его, шелапутный Стёпка-

балбес и безликий пустоумный Павел, бездарны в сопоставлении с Иудушкой. Оттого он и

восторжествовал над ними, что его способность к лицедейству есть выражение совершенства в своём роде.

Эта способность есть как бы органическое качество его натуры. Он лицемерит так же естественно, как

птица поёт. Гениально-виртуозное ханжество. Такое творится только по вдохновению.

У Иудушки — несомненно художественно одарённая натура. Для лицедейства также необходима

своего рода художественная фантазия, которая ведёт человека за собой в его внешних движениях. Иное

дело, что этой фантазией часто овладевает тёмная сила. Иудушка становится одержим бесами — в том

тоже нет сомнения. Недаром же Улитушке привиделся он в облике празднословящего сатаны. Само

празднословие — грех, как известно.

"Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда:

ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься" (Мф. 12, 36-37).

В Иудушке дар воображения перерождается в непрекращающееся праздномыслие, в запой

пустомыслия. Страшная реальность, какую он создал сам для себя, став, прямо или косвенно, причиной

гибели всего головлёвского рода, заставляет Иудушку, как и всякого человека, пуститься в бегство от

пугающей его жизни. Иудушка погружается в фантасмагорические миражи, так парадоксально

осуществляя свой творческий дар; он предаётся оргиям мечтаний, становясь господином воображаемого

мира и рабом бесовских наваждений. Страстные мечтания порождаются именно бесами — и Салтыков-