Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

бесспорно. Впервые обострённо ощутил эту проблему, как мы помним, Гоголь. Достоевский исследовал её

во всей глубине.

В "Братьях Карамазовых" автор раскрыл двойственность земной красоты в предельно жёстком

утверждении (в словах, обращенных Митею к Алёше): "Красота — это страшная и ужасная вещь!

Страшная, потому что неопределимая, и определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега

сходятся, тут все противоречия вместе живут... Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на

земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! ...Иной высший даже сердцем

человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Ещё страшнее, кто

уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину,

воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк... Что уму

представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и

сидит для огромного большинства людей... Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и

таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей".

Дьявол использует красоту в борьбе против Бога? Да иначе чем, как не красотой легче ему

прельстить наши слабые души? Если бес может принять вид Ангела света (2Кор. 11,14), то он,

следовательно, облекается в светоносную красоту, использует личину красоты, внешне не отличную от

подлинной Горней. Ко спасению или к гибели такая красота — вопрос излишний. Всякий душевно тонкий

человек хорошо чувствует опасность подобной красоты.

"Всякая красота, и видимая, и невидимая, должна быть помазана Духом, без этого помазания на ней

печать тления", — писал святитель Игнатий (Брянчанинов) К. П. Брюллову в 1847 году. Это важный

критерий для распознания подлинности красоты. Если вспомнить мысль Достоевского "Дух Святый есть

непосредственное понимание красоты...", то совпадение воззрений писателя и святителя в отношении к

красоте должно признать несомненным.

Как будто всё просто: необходимо лишь установить присутствие в красоте такого помазания.

Необходимо, ибо тут все начала и концы, тут судьба — во времени и в вечности может решаться.

Овладевая осмыслением проблемы, Достоевский вначале был близок, пожалуй, тургеневскому

пониманию красоты как некоего высшего начала земного бытия, к которому тяготеет бессознательно

человеческая натура. Писатель противополагал такое тяготение — "прогрессивному" отвержению красоты

в утилитаристских гипотезах революционных демократов. Но останавливаться на одной лишь этой мысли

Достоевский не мог.

Красота (всё более проникается он сознанием того) несёт душе и очищение, возможность

совершенствования, о чём Достоевский сделал такую краткую отметку в одной из Записных тетрадей (в

1872 году): "Эстетика есть открытие прекрасных моментов в душе человеческой самим человеком же для

самосовершенствования". Полезно сравнить эту мысль с писаревской: "...эстетика есть самый прочный

элемент умственного застоя и самый надёжный враг разумного прогресса". Безусловно был прав И.Ильин,

когда вывел такое суждение о восприятии Достоевским красоты: "Но земная красота говорит ему не о

земных свершениях, а о метафизической судьбе мира. Она говорит ему о вероятности земной гармонии".

То, что Достоевский начинает подразумевать под красотою красоту не обыденную, можно

подтвердить многими его высказываниями, записями, наблюдениями. Достоевский и вообще понимал

конечное преображение мира как обретение им полноты красоты Христа (и не противоречил в том

православному вероучению): "Мир станет красота Христова". Не выраженное ли это в конкретном образе

понятие обожения, Богочеловечества?

Но как различить присутствие Духа в красоте человеку духовно малочуткому?

На первый случай, можно предложить хотя бы сопоставление с идеалом как с эталоном. Идеал,

разумеется, Христос. Но человеку нужно встретить и распознать идеал и в обыденной реальности.

"Главная мысль романа — изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет

ничего на свете, а особенно теперь. Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только ни

брался за изображение положительно прекрасного, — всегда пасовали. Потому что это задача безмерная.

Прекрасное есть идеал, а идеал — ни наш, ни цивилизованной Европы ещё далеко не выработался. На свете

есть одно только положительно прекрасное лицо — Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно

прекрасного лица уж конечно есть бесконечное чудо. (Всё Евангелие от Иоанна в этом смысле; он всё чудо

находит в одном воплощении, в одном проявлении прекрасного). Но я слишком далеко зашёл".

При осмыслении романа "Идиот" никому не обойтись без этой слишком всем известной выдержки

из письма Достоевского С.А. Ивановой от 1 января 1868 года.