Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Положительно прекрасный человек... То есть возможно осуществимый в земном бытии идеал

красоты. Автор решает осуществить высший принцип своего реализма не апофатически (через отрицание

анти-идеала), но прямо катафатически.

Ясно, что обойти соотнесённость своего замысла с личностью Спасителя Достоевский не мог: он и

сам указал на Христа как на безмерный и бесконечный идеал для себя.

Осмысляя идею романа Достоевский пометил на полях рабочих записей: КНЯЗЬ ХРИСТОС. А

затем ещё и ещё: "КНЯЗЬ ХРИСТОС" и "Кн. Христос".

Как укорененная идея.

Это беглым пунктиром прослеженное развитие основного замысла романа подводит к важнейшему

выводу. Достоевский отважился на дерзостный эстетический эксперимент: представить в российской

действительности явившегося в ней Христа — в Его человеческой природе, насколько это возможно

выразить языком не-сакрального искусства.

"Ибо как смерть чрез человека, так чрез человека и Воскресение мертвых" (1Кор. 15,21).

Красота Христова есть тот путь, каким только и может придти человек ко спасению. Достоевский

выразил эту мысль не только в одной знаменитой своей фразе, ставшей камнем преткновения для многих

мудрецов, но и во многих иных размышлениях над миром и его судьбами. Но важно, что в романе

действует не Сын Божий, как то позднее видим мы у Булгакова.

Достоевский исследует идею человеческого совершенства — красоты — Христа. Однако взял он

на себя задачу неимоверной трудности. Хотя бы потому, что человеческая природа Христа неотделима в

Его личности от природы Божественной. Сама идея "вычленения" из личности Сына Божия одних

человеческих качеств Его весьма уязвима: качества эти неизбежно снижаются в своём уровне, ибо

оказываются во многом беззащитными под напором того зла, в котором лежит мир. Путь к обретению

красоты Христовой лежит именно через обожение — конечную цель земного бытия, как понимает это

Православие. Достоевский выводит в мир человека не-обоженного. И такой человек не может не потерпеть

конечного поражения в соприкосновении со злом мира.

В 1863 году появилась знаменитая книга Ренана "Жизнь Иисуса", где Сын Божий выведен,

реальной исторической личностью, но не более чем обычным человеком. Споры книга вызвала жестокие, и

Достоевский, разумеется, не мог обойти её вниманием.

Убеждение, что именно в Православии осуществлена полнота красоты (то есть истины) Христовой,

стало твердой убеждённостью Достоевского. Об этом он говорил и писал много.

Поэтому, воплощая в романе "Идиот" в каком-то смысле именно ренановскую вне-православную

идею, Достоевский её опровергает (скорее всего, такой прямой цели не имея): даже в той неполноте качеств

человеческой природы Христа, какою обладает князь Мышкин, подобный человек обречён на

столкновение со злом мира, и со злом, также не во всей силе проявленном.

Христос-человек, и только человек, в обезвоженном мире невозможен, а если хоть и в малой доле

такой характер явится в подобном мире — мир его отторгнет. Начало же обожения вносит в мир именно

единство двух природ в личности Богочеловека. Никакая иная красота мир не спасёт.

Поэтому, когда Достоевский указывает, что в мире идёт борьба между Христом и Аполлоном

Бельведерским — он разумеет борьбу между двумя типами красоты, между красотой спасения и красотой

гибели мира (то есть служащей дьяволу).

Князь Христос, князь Лев Николаевич Мышкин, является непрошенным гостем в мир,

погружённый в хаос тёмных вожделений, суетных интриг, разъедающих душу страстей, — "точно Бог

послал", как решил для себя один из персонажей романа, генерал Епанчин. Но князь действует на

окружающих лишь в непосредственном общении с ними. Освобождаясь же от него, как от наваждения,

отчасти недоумевающий по поводу князя мир этот и далее движется по собственным своим законам и

нормам — в суетности и лукавой тьме.

В основе всех судеб, прослеживаемых в романе, — страстная непомерная гордыня, себялюбие; они

готовы сойти с ума от собственной гордыни. Характер же князя весь замешан на смирении.

Гордыня, заметим, и порождает ту двойственность, в которой обнаруживает себя мир, ибо она, как

важнейшая причина первородного греха, есть начало противопоставления себя человеком Богу и другим

людям, создания нового центра замкнувшегося в себе эгоистического мира. Если бы человек жил только

волей Божией, двойственности неоткуда было бы взяться, но на место высшего идеала (а он сохранился в

глубине натуры) оказался возведённым идеал иной — и так возникают два вектора жизненной ориентации

человека и мира. Мир двоится, теряет отчётливость.

Гордыня рождает и важнейшие грехи, о чём всегда предупреждали Святые Отцы. Это проявилось в

персонажах романа, центральных и второзначных, слишком наглядно. Гордыня этих людей переливается в

тщеславие; страсть к самоутверждению, самовозвеличению — в стяжательство, в разврат, в надрывы, в