Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Кириллов же обнаруживает жестокий вопрос, обнажающий таящуюся в атеизме трагическую

безысходность: "Я не понимаю, как мог до сих пор атеист знать, что нет Бога, и не убить себя тотчас же?"

Кириллов хочет возгласить: да будет воля моя! ... А это уж и не ново вовсе.

Попутно заметим, что Кириллов остроумно вывел: атеизм, неверие есть одна из разновидностей

веры человека ("обязан уверовать, что не верую") — и оттого, продолжим логику суждения, объявив веру

бессмыслицей, он и себя обязан провозгласить бессмыслицей крайней. Тут всё сплошь путаница

парадоксов и противоречий.

"Идея Бога есть последний краеугольный камень человеческого достоинства и чести, человеческого

созидания и социального порядка. Кто эту идею отрицает, тот в своей жизни способен лишь разрушать и

вечно ниспровергать. А кто утратил эту идею или подрывает её, тот прокладывает путь силам распада и

разложения" (И.А. Ильин).

Достоевский раскрывает глубинные основы того абсурда, хаоса и полной бессмыслицы, которые

явили себя в революционной деятельности особенно откровенно со второй половины XIX столетия. Мир

становится как бы не творением Бога, но измышлением человека, пытающегося навязать реальности свои

законы. И в этом мире происходит полное смешение добра и зла. Истинная воля подменяется полным

безволием.

Вынужденные сакрализовать собственную деятельность (ибо мнили себя существующими в

безбожном мире), революционные мечтатели неизбежно были обречены на бесовщину, чего они не

понимали никогда, но к чему в безумии толкали всю нацию. Революционные идеи были всегда идеями

антихристианскими, и в силу своего безбожия иными и быть не могли. Они стали естественным следствием

гуманистического соблазна, который активно проявил себя в новое время, а с развитием просветительских

утопий пресуществился в революционное брожение — вначале вне России, а затем, по мере ослабления

позиций Православной Церкви, и в пределах Русской земли.

Революционеры-нигилисты, впервые открытые в литературе Тургеневым, постепенно заполняют

пространство многих и многих произведений русских писателей — с резкой поляризацией в оценке

революционной деятельности художниками различных мировоззренческих ориентации. В жанре

антинигилистического романа "Бесы" — несомненная вершина. Если иные авторы, обращаясь к этому

жанру, отображали прежде всего уродливость нигилистического видения жизни и разрушительность

революционной активности, то Достоевский осмыслил нигилизм на уровне религиозной системы

ценностей — сознательно! Он выявил: социально-политический хаос, ими творимый, есть лишь следствие,

симптом болезни, тогда как сама болезнь — в безверии, атеизме, который не может, даже соединяясь с

благими и искренними порывами ко всеобщему благоденствию, обойти стороною идею земного рая,

Царства Божия на земле. "Я предлагаю <...> рай, земной рай, и другого на земле быть не может", — властно

утверждает в романе один из идеологов революционного дела, Шигалёв. Это, впрочем, имеется ещё у

Чаадаева, утопическую же теорию такого рая выработал (не без западной подсказки), как известно,

Чернышевский.

Само название романа "Бесы" — не аллегория, но прямое указание на духовный характер

революции. Духи революции — бесы в прямом смысле. Они завладевают душами соблазнившихся

революционной утопией и не отпустят их задаром.

Одним из эпиграфов к роману Достоевский взял евангельский текст (Лк. 8,32-36) и в письме

А. Майкову (в октябре 1870 года) так разъяснил смысл своего выбора: "...факт показал нам тоже, что

болезнь, обуявшая цивилизованных русских, была гораздо сильнее, чем мы сами воображали, и что

Белинскими, Краевскими и проч. дело не кончилось. Но тут произошло то, о чём свидетельствует

евангелист Лука: бесы сидели в человеке, и имя им было легион, и просили Его: повели нам войти в

свиней, и Он позволил им. Бесы вошли в стадо свиней, и бросилось всё стадо с крутизны в море и всё

потонуло. Когда же окрестные жители сбежались смотреть совершившееся, то увидели бывшего

бесноватого — уже одетого и смыслящего и сидящего у ног Иисусовых, и видевшие рассказали им, как

исцелился бесновавшийся. Точь-в-точь случилось так и у нас. Бесы вышли из русского человека и вошли в

стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч. Те потонули или потонут наверно, а

исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия

выблевала вон эту пакость, которою её окормили, и, уж конечно, в этих выблеванных мерзавцах не

осталось ничего русского. И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и

веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, — вот эта-то и есть тема моего романа. Он называется

"Бесы", и это описание того, как эти бесы вошли в стадо свиней".