раздробленность "внутреннего человека", какая внесена в мир грехопадением. Это не что иное, как
подлинное творчество. И это плод именно покаяния, совершившегося в Алёше.
Алёша принимает в себя соборную идею всеобщей ответственности всех за всё — и воплощает это
чувство в своей бессловесной молитве перед ликом Божиего творения. Состояние Алёши в этот момент
есть именно молитвенное покаянное состояние. В нём как бы умирает человек колебавшийся и
сомневавшийся, человек отравленный и ослабленный искушением, — и возрождается один из тех, кто
несут в себе связь между Творцом и творением.
"Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется
одно; а если умрет, то принесет много плода" (Ин. 12,24).
Такие слова Спасителя Достоевский взял эпиграфом к роману.
Автор обращается к этому образу и на протяжении романного действия. Через мудрость Христову
он осмысляет отображаемое бытие.
В евангельском образе — разрешение всех загадок, какие возникают на пространственных путях
"Братьев Карамазовых".
Умереть в безверии или в сомнении и возродиться в вере — так кратко можно выразить идейный
пафос романа.
"Некто из Святых сказал, — пишет св. Исаак Сирин, — что другом греха делается тело, которое
боится искушений, чтобы не дойти ему до крайности и не лишиться жизни своей. Посему Дух Святый
понуждает его умереть (внушает подвижнику обречь себя на смерть). Ибо знает, что если не умрет, не
победит греха".
"Умирают" — все братья Карамазовы, возродился же в этом ограниченном временном пространстве
пока один Алёша. Правда, некоторые намёки дают надежду и на обновление души остальных. Недаром
признаётся в разговоре с Алёшею Митя: "Брат, я в себе в эти два последние месяца нового человека
ощутил, воскрес во мне новый человек! Был заключён во мне, но никогда бы не явился, если бы не этот
гром. Страшно!". Рождает ожидание и Иванов вопль исхождения беса.
9
Потребность диалога с читателем ощущается в созданиях Достоевского порой слишком.
Достоевский диалогичен по самой творческой натуре своей (и не это ли ошибочно воспринято было как
полифония?), ему требуется заинтересованный собеседник, единомышленник, равно как и оппонент. Эта
потребность диалога искала для себя соответственной формы — и осуществилась в выборе особого жанра,
известного как "Дневник писателя" (с мысли о диалоге автор и начинает первый же выпуск "Дневника").
Первоначально это был особый раздел в журнале "Гражданин" за 1873 год (Достоевский редактировал его
около полутора лет, начиная с января 1873 года). Затем "Дневник" начал выходить помесячными
выпусками в 1876—1877 годах. После нового перерыва писатель Решил возобновить издание, выпустил
августовский номер за 1880 год, посвященный в основном его знаменитой Пушкинской Речи, намеревался
в следующем году вернуться к прежней регулярности, однако в 1881 году "Дневник писателя" вышел лишь
в январе. Долгие перерывы в работе над "Дневником" объясняются просто: создание больших романов не
давало возможности для отступлений в сторону.
Да, "Дневник писателя" можно рассматривать как грандиозное философско-публицистическое
отступление внутри единства всех великих романов Достоевского. Здесь он в острой концентрированной
форме смог высказать идеи, которые являются стержневой основой образной иерархии его творчества, а
также отозваться на многие злободневные, но и вечные проблемы, захлестнувшие социально-историческую
действительность российской жизни в 70-е годы XIX столетия.
"Если же попытаться отыскать основополагающую черту его публицистического акта, — зачем это?
куда ведёт? что выражает в глубинной сути? — тогда ответ можно сформулировать так: то, чем он
занимается, в основе своей есть пророчество, созерцание сущности человеческого духа, его путей и
заблуждений в данный исторический момент, возможно, — в данную эпоху; в этом созерцании сущности
ему светит его христианская вера православного толка" — так раскрыл смысл публицистики Достоевского
Ильин.
Сам автор по-иному определил жанр нового издания в объявлении о подписке на 1876 год: "Это
будет дневник в буквальном смысле слова, отчёт о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях,
отчёт о виденном, слышанном и прочитанном. Сюда, конечно, могут войти рассказы и повести, но
преимущественно о событиях действительных".
"...Выход почти каждого номера этого "Дневника" получал значение общественного, литературного
и психологического события, — справедливо указывал Розанов. — Достоевский... когда он входил в
"пафос", попадалась ему надлежащая тема и сам он был в нужном настроении, то он достигал такой
красоты и силы удара, производил такое глубокое впечатление и произносил такие незабываемые слова,
как это не удавалось ни одному из русских писателей; и имя "пророка" к нему одному относится в нашей
литературе, если оно вообще приложимо или прилагается к обыкновенному человеку".