Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Сквозной проблемой "Дневника" за 1873 год стала проблема ответственности человека за свои

грехи, проблема преступления и наказания.

Без упоминания о гипотезе "заедающей среды", разумеется, обойтись было невозможно: "Кто

виноват? Среда виновата. Итак, есть только подлое устройство среды, а преступлений нет вовсе". Но

Достоевский знал давно, что среда "виновата" лишь косвенно, основная же ответственность лежит на

самом человеке. Отношения его со средой совершенно иные: это она от человека зависит. Писатель

раскрывает исток идеи всеобщей ответственности всех за всё и за вся: он в несомненной зависимости среды

от человека.

Наказание же будет тогда благодатно, когда судящие (и не только прямые судьи по должности, а и

всякий, осуждающий преступление внутренним судом) примут на себя грех и вину преступления: "...надо

сказать правду и зло назвать злом; но зато половину тяготы приговора взять на себя. Войдём в залу суда с

мыслью, что и мы виноваты. Эта боль сердечная, которой все теперь так боятся и с которою мы выйдем из

залы суда, и будет для нас наказанием. Если истинна и сильна эта боль, то она нас очистит и сделает

лучшими. Ведь сделавшись сами лучшими, мы и среду исправим и сделаем лучшею. Ведь только этим

одним и можно её исправлять".

В "Дневнике" за 1876 год, Достоевский развил утверждающую мысль о духовном знании Христа в

народе, отличного от знания головного, книжного, но нередко пустого — у так называемых

"просвещённых" людей.

Однако Достоевский вовсе не идеализировал народной жизни, как и жизни вообще. Пороки

окружающей реальности он видел зорче прочих. Писатель лишь говорил о необходимости по-особому

направлять своё зрение, правильно группировать факты, ибо лукавое обобщение хуже лжи.

С таким подходом к реальности у Достоевского мы уже встречались, теперь лишь повторим:

писатель исповедовал убеждение, что судить народ, человека вообще — нужно по их идеалу, а не по греху,

ибо в идеале отражается образ Божий, тогда как в грехе — лишь замутнённость его. Образ Божий

принадлежит вечности, грех — времени. Различать нужно прежде вечное. Повторим также: при таком

настрое зрения становится ещё яснее мысль старца Зосимы, призывавшего любить человека и в грехе его.

По Достоевскому, истинное противостояние злу возможно лишь в Православии. Профанный мир

выработал для себя представление об иной основе противления: зло изгоняется научным знанием.

Просветительская иллюзия, есть лишь разновидность гипотезы о решающем воздействии на человека

внешних обстоятельств: достаточно просветить разум человека сторонним знанием — и он отречётся от

зла. Достоевский назвал это "одной из современных фальшей".

Своё видение "образованного" общества Достоевский отразил в едкой сатире "Бобок", включенной

отдельной главой в "Дневник". Клич "Заголимся и обнажимся!" (не только телесно, так сказать, но и

нравственно) в конце XX века из гротескного образа превратился в обыденность.

Соблазняет не невежество, но идея. И тем сильнее действует она подчас на сознание, чем развитее и

просвещённее оно внешним знанием. Происходит разделение просвещённого сознания и нравственного

состояния — внутри человека. "...В возможности считать себя, и даже иногда почти в самом деле быть,

немерзавцем, делая явную и бесспорную мерзость, — вот в чём наша современная беда".

Происходит это и от фальшивого понимания просвещения, воспринимаемого как следование

"общечеловеческим идеям", а на деле являющиегося просто лакейством мысли и невежеством.

Но основа основ всего — отвержение Христа. Невозможно и сосчитать, в который раз

предупреждает Достоевский о пагубных последствиях такого отвержения.

Среди страстных сердечных призываний, обличений, предупреждений, пророчеств, какими

переполнено пространство "Дневника писателя", вдруг является совершенно неожиданное и не менее

драгоценное. Это несколько житейских и бытовых наблюдений, составивших небольшую главку

"Маленькие картинки". Краткие наблюдения как бы и незначительны, однако у гениального писателя они

превращаются в перл создания. Наблюдения с натуры воплощаются в полноценные художественные

образы. Истинным шедевром воспринимается воображаемая реальность, рождённая встречей на

петербургской улице с безвестным мастеровым, идущим с младенцем сыном. И как вдруг обнаруживает

себя истинное в человеке: так описать, так представить себе до мельчайших подробностей жизнь случайно

встреченного прохожего может лишь тот, кто не напоказ несёт в себе любовь к ближнему своему.

Равнодушный бы не был способен к тому...

Читатель оказывается свидетелем самого творческого процесса: когда из одной маленькой реальной

подробности фантазия писателя создаёт целостную живую картину, реальнейшую, чем сама реальность, но

и фантастическую одновременно.