Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

необходимости прозревать светлое начало сквозь наносное безобразие в облике народа: "Наш народ хоть и

объят развратом, а теперь даже больше чем когда-либо, но никогда ещё не было в нём безначалия, и

никогда даже самый подлец в народе не говорил: "Так и надо делать, как я делаю", а, напротив, всегда

верил и воздыхал, что делает он скверно, а что есть нечто гораздо лучшее, чем он и дела его. А идеалы в

народе есть и сильные, а ведь это главное...".

Предугадывая вопрос "не лучше ли отсутствие пороков, чем самый высокий идеал?", Достоевский

отвечает: "Без идеалов, то есть без определённых хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может

получиться никакой хорошей действительности. Даже можно сказать положительно, что ничего не будет,

кроме ещё пущей мерзости". Необходимость идеала для него всегда была непреложной.

Единство явилось идеалом русского народа, поскольку иного Православие и не могло ему дать:

Православие всё проникнуто духом соборности. Оттого главным для нации стало дело объединения

православных племён. Поэтому всечеловечество, ставшее настойчивой убеждённостью Достоевского,

должно начаться со все-православного единства. В значительной мере Достоевский заимствовал эту идею

из геополитических построений Тютчева, для которого мысль о судьбах Православия всегда было

основною во всех его грандиозных предначертаниях.

Поэтому Достоевский повторяет: Константинополь должен быть нашим — ибо исторически несёт в

себе православную объединительную идею. В набросках к "Дневнику" не случайно отмечено:

"Константинополь и Православие".

Достоевский отмечает ненависть Европы к России, ибо буржуазному сознанию непонятны

православные идеалы, а непонятное всегда страшит.

То же видел Достоевский и в отечественных приверженцах европейской цивилизации: корыстный

интерес во главе всего и нежелание нарушать своего бес-чувствия со-чувствием кому бы то ни было.

Власть "золотого мешка" слишком заявила о себе, а разъединяющее начало ее русская литература

давно и с тревогой описывала. Достоевский с болью прозревал вырождение, ждущее человека на таких

путях, особенно смолоду развращённого властью денег.

Общество всемирного благоденствия (вариант Царства Божия на земле) на такой основе обречено,

— для Достоевского это было несомненным.

Счастье же подлинное в единении. "Всякая высшая и единящая мысль и всякое верное единящее

всех чувство — есть величайшее счастье в жизни наций".

И в жизни человека также. Для того и нужно ему — всечеловечество. Где ещё может реализовать

себя личность полнее, нежели в соборном единстве, во всечеловечестве? Ибо если личность

характеризуется прежде всего, по слову Спасителя, степенью полноты любви к Богу и к человеку, то в

соборном всечеловеческом единстве, основанном именно на такой любви, она только и обретёт себя.

Размышляя о путях к соборному всечеловечеству, Достоевский переосмыслил значение петровских

реформ, признал их промыслительное значение. Для писателя было несомненным: "Всечеловечество есть

главнейшая черта и назначение русского". Но "древняя Россия в замкнутости своей готовилась быть

неправа, — неправа перед человечеством, решив бездеятельно оставить драгоценность свою, своё

Православие, при себе и замкнуться от Европы, то есть от человечества, вроде иных раскольников, которые

не станут есть из одной с вами посуды и считают за святость каждый завести свою чашку и ложку". Этой

опасности удалось избежать "Через реформу Петра произошло расширение прежней же нашей идеи,

русской московской идеи, получилось умножившееся и усиленное понимание её: мы сознали тем самым

всемирное назначение наше, личность и роль нашу в человечестве, и не могли не сознать, что назначение и

роль эта не похожи на таковые же у других народов, ибо там каждая народная личность живёт единственно

для себя и в себя, а мы начнём теперь, когда пришло время, именно с того, что станем всем слугами, для

всеобщего примирения. И это вовсе не позорно, напротив, в этом величие наше, потому что всё это ведёт к

окончательному единению человечества. Кто хочет быть выше всех в Царствии Божием — стань всем

слугой. Вот как я понимаю русское предназначение в его идеале".

Мысль о служении человечеству во всечеловечестве — одна из важнейших для Достоевского. В

разных вариантах она встречается у него часто; и опирается она на известные слова Христа, которые

писатель несколько перефразировал: "...а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою" (Мк.

10,43).

Достоевский переосмыслил русскую историю в сопряжении с пониманием именно Промысла

Божия: ничто не попускается во вред творению на его путях к Истине. Благо даже то, в чём человек, по

немощи своей, узревает урон для себя.

Таков строй основных идей и суждений Достоевского в "Дневнике писателя" за 1876 год.

"Дневник" 1877 года продолжает начатое. Здесь та же центральная идея из которой как бы все