Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

сердца? ...Но Ты не знал, что чуть человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и Бога, ибо человек ищет не

столько Бога, сколько чудес. ... Ты не захотел поработить человека чудом и жаждал свободной веры, а не

чудесной. ...Но и тут Ты судил о людях слишком высоко..." Тление мёртвого тела старца (весьма

естественное в летнюю жару), отсутствие ожидаемого чуда становится искусительным испытанием — и

для Алёши в первую очередь.

Нет, его смущает не отсутствие чуда как таковое, ибо: "Алёша был даже больше, чем кто-нибудь,

реалистом. ...В реалисте вера не от чуда рождается, а чудо от веры". Само по себе отсутствие чуда такую

веру, как у Алёши, повергнуть не может. Он духом возмутился от другого чувства." "...не чудес опять-таки

ему нужно было, а лишь "высшей справедливости", которая была, по верованию его, нарушена и чем-то так

жестоко и внезапно было поранено сердце его. И что в том, что "справедливость" эта, в ожиданиях Алёши,

самим даже ходом дела, приняла форму чудес, немедленно ожидаемых от праха обожаемого им бывшего

руководителя его? ...Но справедливости жаждал, справедливости, а не токмо лишь чудес! И вот тот,

который должен бы был, по упованиям его, быть вознесен превыше всех в целом мире, — тот самый

вместо славы, ему подобавшей, вдруг низвержен и опозорен! За что? Кто судил? Кто мог так рассудить? —

вот вопросы, которые тотчас же измучили неопытное и девственное сердце его".

Не забудем: он пришёл в монастырь уже отравленным разговорами с Иваном. "О, не то чтобы что-

нибудь было поколеблено в душе его из основных, стихийных, так сказать, её верований. Бога своего он

любил и веровал в Него незыблемо, хотя и возроптал было на Него внезапно. Но всё же какое-то смутное,

но мучительное и злое впечатление от припоминания вчерашнего разговора с братом Иваном вдруг теперь

снова зашевелилось в душе его и всё более и более просилось выйти на верх её".

И вот это выходит наверх в разговоре с Ракитиным, слишком в грубой форме выразившим суть

обиды Алёши:

— ...Так ты вот и рассердился теперь на Бога-то своего, взбунтовался: чином, дескать, обошли, к

празднику ордена не дали! Эх вы!

Алёша длинно и как-то прищурив глаза посмотрел на Ракитина, и в глазах его что-то вдруг

сверкнуло... но не озлобление на Ракитина.

— Я против Бога моего не бунтуюсь, я только "мира Его не принимаю", — криво усмехнулся вдруг

Алёша.

Алёша заговорил словами Ивана, воспринял в себя его соблазн. Теперь он как никогда оказался

близок к "всё позволено" (он себе и впрямь слишком многое, поддаваясь бесу-Ракитину, позволяет: идет к

Грушеньке, соглашается съесть колбасу в постный день).

В Алёше — в этом положительно прекрасном человеке — пошатнулась вера. Ибо он вдруг

разуверился в высшей справедливости Божией. Нет ничего страшнее для верующего. Вера ведь не просто

Уверенность в существовании некоего высшего начала, даже не знание о бытии Божием: так веруют и бесы

— веруют, и трепещут (Иак. 2,19). Отвержение справедливости Создателя мира не может не обречь

человека на тот же трепет. Ибо справедливость в данном случае сознаётся не как категория нравственная,

но как онтологическая. "...Религиозная этика есть одновременно религиозная онтология", — заметил по

этому поводу Франк. Разум и душа, отвергающие такую справедливость, неизбежно тем возлагают на Бога

ответственность за зло, действующее в мире.

И вновь возникает вопрос: как избыть это зло? И если Творец несправедлив, то и зло

неуничтожимо. Трепещет сердце, соблазнённое бесом.

Страшные вопросы обрушиваются на человека.

Вот кульминация романа.

Будет ли порвана связь между миром святости и житейской стихией секулярного мира?

Вслед за бунтом Ивана следует бунт Алёши. Ещё более страшный для судеб мира, нежели первый.

Если в Боге нет справедливости, то Он не есть абсолютная ценность. А это означает одно: и во всём мире

не возможны ценности непреложные, тогда всё относительно, тогда миру не на чем и удержаться — он

обречён на распад и гибель.

Обречён ли мир? — ответить на этот страшный вопрос возложено на Алёшу Карамазова. Все

силовые линии, пронизывающие роман, сходятся в одной точке, и эта точка — бунт Алёши. Бунт Алексея,

человека Божия.

Исследователи уже установили несомненную связь личности Алёши Карамазова с образом одного

из самых почитаемых на Руси святых — Алексея человека Божия. Само жизнеописание Алёши несёт в себе

многие житийные особенности. Это и воплощение в герое идеальных черт личности, и стремление уйти от

мира, послужить Богу, и одоление искуса, через которое герой укрепляется в вере.

Различные персонажи "Братьев Карамазовых" называют Алёшу ангелом и человеком Божиим,

например, Митя: "Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий ты человек! Я тебя больше всех люблю. Сотрясается у

меня сердце на тебя, вот что".

И он-то совершает падение. И на него возложена тяжесть борьбы со злом — в себе и в мире

(именно в мир, не забудем, посылает его старец).

Как победить зло?