разъяснением христианского (в её понимании, и автор тому явно сочувствует) подвига её сына.
"Божье говорит! — взволнованно и глухо выкрикнул кто-то. — Божье, люди добрые! Слушай!"
Рассудочное осмысление хилиастической грёзы — вот обновлённая религия персонажей повести
"Мать". Автор сделал их людьми нравственно высокими, безупречными, строгими аскетами ("монашеская
суровость" недаром отмечена у Павла), жертвующими личным счастьем служению своему социальному
идеалу. Такое понимание образа революционера восходит к традициям Чернышевского и Некрасова. И
вообще осмысление революционной идеологии в контексте переосмысляемого христианства идёт в
русской литературе именно от интенсивных усилий Чернышевского дать революционную идеологию и
революционную борьбу в качестве замены прежней религии. Горький тому следовал.
Участники первомайской демонстрации не случайно воспринимают свою акцию как крестный ход,
крестный путь свой к обновлённой правде на земле с неизбежною жертвенностью страданий.
Одной из центральных проблем, осмысляемых в русской литературе XIX века, стала проблема
бессмертия. Горький предлагает решение её именно в духе обновлённой религии — как бессмертие
человека в его делах и в памяти людской (позднее это станет общим местом в литературе соцреализма).
Название повести заставляет вспомнить ещё одну давнюю проблему русской литературы —
проблему "отцов и детей". На поверхности мы можем увидеть как бы новаторство Горького в осмыслении
этой проблемы. Если прежде отцы и дети пребывали в непреодолимых противоречиях, то теперь старшее
поколение признаёт правду детей и следует за детьми в их борьбе: "Сына выбили из ряда — мать на его
место встала!" Однако это лежащее на поверхности решение проблемы не должно закрывать сущностного.
У Горького это своего рода уничижение "отцовства" и вознесение материнского начала.
Быть может, постоянное внимание к материнскому началу определено включением
богоискательского опыта Горького в общий контекст эпохи, в которой едва ли не все идейные искания
совершались под знаком "Вечной Женственности". Горький, конечно, мог воспринять идею
Мережковского Дух есть Мать не от самого автора её, своего идейного противника, а из атмосферы, из
воздуха времени, но то, что в повести его мы слышим отзвук именно этой концепции, — несомненно. Идея
материнства утверждается в повести даже не через конкретность образа матери (конкретность как раз и
являет свою неполноту), а через символическое наполнение этого образа, через его соотнесённость с идеей
пролетарского интернационализма. Об этом заявлено в самом начале произведения: "Мы все — дети одной
матери — непобедимой мысли о братстве рабочего народа всех стран земли. Она греет нас, она солнце на
небе справедливости, а это небо — в сердце рабочего, и кто бы он ни был, как бы ни называл себя,
социалист — наш брат по духу всегда, ныне и присно и во веки веков".
Завершающая формула этих слов Андрея Находки — подчёркнуто возносит идею как бы на
религиозный уровень. Находясь в плену у марксистских абстракций, Горький был обречён на подобную
образность и подобную символизацию. Борьба и пролетарская общность — неизбежные ценности для
любого, кто попытается осмыслить жизнь посредством передовой социальной теории.
Богоискательство Горького вновь оказалось неуспешным.
Кульминацией этого стало создание повести "Исповедь" (1908).
Повесть построена по простой схеме: удручённый созерцанием несправедливостей жизни,
переживанием собственных невзгод, человек отправляется на поиски правды, поселяется в монастыре,
затем, неудовлетворённый, начинает странничество по русской земле, а в итоге обретает истину в сознании
народного единства, идея которого открыта пониманию прежде всего рабочих людей.
Поворотным моментом в исканиях Матвея, главного героя повести, стала его встреча с бывшим
священником, раскрывшим в своих рассуждениях итог своего постижения веры: Христа сделали Богом
люди, но не отдельные личности то совершили, а некое коллективное единство, именуемое народом. Народ
сотворяет Бога, движимый своею правдою. А в итоге богом оказывается именно это коллективное
единство. Задача человека — растворить себя в том единстве, ибо личность есть лишь отломленность от
родного целого, она бессильна и слепа. Распад единства губит бога, новое единение — вновь создаёт его.
Идея богоискательства заменяется, таким образом, идеей богостроительства. В богоискательстве
человек зависит от Бога, в богостроительстве, напротив, бог становится зависим от человеческих действий.
Вновь к тому же гуманизму и вернулись.
Любопытен обобщающий образ, который использует один из рабочих наставников героя повести,
говоря о цели истинного богостроительства:
"Вы теперь как бы на площади стоите, и виден вам посреди её весь создаваемый храм во всей
необъятности и красоте..."
Храм строят... Знакомый образ.