Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

В этом диалоге двух персонажей повести — намёк и на осмысление её идеи. Беспросветно, жутко

порой в деревне этой — в России. Бунин видит это не потому, что ему хочется видеть это (как Горькому), а

по присущей ему трезвости видения и по преимущественному вниманию к внешнему. Он видит: плохо — и

говорит: плохо. Но порой слишком много этого "плохо".

Жизнь даётся у Бунина как поток, поскольку в ней не обнаруживается смысла, она превращается в

хаос, а все действия персонажей в бессмысленную суету. Как одолеть этот хаос, и можно ли его одолеть?

Где обрести критерий верный? Можно бы ответить в вере единственно. Но...

Наблюдением Ильина пренебрегать не стоит: "Бунин — поэт и мастер внешнего, чувственного

опыта. Этот опыт открыл ему доступ к жизни человеческого инстинкта, но затруднил ему доступ к жизни

человеческого духа. Зоркость и честность видения привели его к таким обстояниям в недрах инстинкта,

видеть которые нельзя без содрогания. Содрогнувшийся поэт научился отвлечённому наблюдению и

анатомии и стал объективным анатомом человеческого инстинкта".

Бытие героев Бунина вне-духовно.

И оно вне-исторично. Историческая, социальная, даже национальная стороны жизни для Бунина не

интересны. История для него всё больше превращается в бессмыслицу.

Порой кажется, что в поисках смысла бытия Бунин приникает к духовным ценностям. Так, ему как

будто близко, дорого терпение как коренное свойство мужика, но для писателя оно превращается в

бытовую подробность жизни русской деревни, о которой он, в числе прочих, много рассказывает в своих

произведениях. И, кажется, жизнь таких мужиков представляется автору подобной существованию зверей,

отчего и они сами становятся часто именно зверями, творящими смерть, зло, гибель окружающей жизни, но

не сознающие, что творят, ибо, как звери, пребывают по ту сторону добра и зла ("Ночной разговор", 1911;

"Весёлый двор", 1911; "Ермил", 1912; "Будни", 1913; "Личарда", 1913... и т. д.).

"До-духовность" Бунина заставляет его вглядываться именно в мрак и хаос жизни. В этом хаосе

человек безлик. Недаром многие бунинские персонажи не имеют имени: землемер, старуха, господин из

Сан-Франциско, капитан, англичанин... Их безликость проявляется и в их вне-нравственности.

Можно сделать вывод, что Бунин показывает человека не только вне истории всеобщей, но даже

вне истории личной: таковой нет у человека, жизнь которого бессобытийна. В жизни может быть, по

Бунину, лишь одно событие: явление полноты счастья. И вся жизнь — ожидание того. Сладость жизни,

влекущая к полноте бытия, — вот для Бунина часто цель и смысл её. Необходимо держать учитывать, что

это его вечная тема, какие бы порой мрачные мысли ни завладевали его творческим воображением. Для

Бунина всё в мире как бы разделено надвое: радость бытия с одной стороны — и всё, что мешает

переживанию её полноты, с другой. Полнота же эта постигается прежде всего через переживание любви,

которая сильна как смерть.

Преимущественной темой Бунина тема такой любви станет в эмигрантский период, но и в

дореволюционном творчестве писатель прикасается к осмыслению, к переживанию любви всевластной и

часто жестокой к человеку. В своём восприятии любви Бунин последователь Тургенева, для которого

любовь была как болезнь, наваждение, всевластное над человеком. Правда, для Тургенева любовь прежде

всего душевное состояние; Бунин воспринимает любовь и как плотскую тёмную власть пола. Любовь —

радость и трагедия. Чего в ней больше? У всех по-разному. "Игнат" (1912), "Сын" (1916), "Сны Чанга"

(1916)... — написаны об этом.

Поэтому писатель и не видит греховной повреждённости той любви, которую превозносит. Грех и

любовь (земная) — эти понятия для Бунина несовместны. Бунин поэтизирует лёгкость греха. В знаменитом

рассказе "Лёгкое дыхание" (1916) — гибель совсем юной бездумной грешницы Оли Мещерской как будто

рассеивает в мире то поэтическое, как лёгкое дыхание, торжество греха, каким невещественно переполнено

пространство рассказа. И случайна ли подробность: каждое воскресенье могилу Мещерской посещает

маленькая женщина, классная дама погибшей девушки. Сама она — старая дева, "давно живущая какой-

нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь". Грусть по Мещерской — пьянящий дурман,

позволяющий забыть одиночество собственной жизни. Один грех тянет за собою другой.

Своеобразную дилогию составляет с "Лёгким дыханием" рассказ "Аглая" (1916). Образ Аглаи как

бы уравновешивает образ лёгкой Оли Мещерской. Мещерская — праведная грешница (по Бунину),

монахиня Аглая — грешная праведница, отрекшаяся от любви земной. Аглая, в миру Анна, была воспитана

на переживании в себе житий святых праведников, от Алексея, Божьего человека, до преподобного Сергия

Радонежского. Её наставляет некий старец Родион, которому она вверяет себя в полное послушание,

бывшее настолько непререкаемым, что по велению духовного отца она приняла кончину в назначенный