Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

"Сияющее утро мая, когда случилось "непоправимое и роковое", — Виктору Алексеевичу только

впоследствии открылось, что это было роковое, — явилось в его жизни переломом: с этой грани пошла

другая половина его жизни, — прозрение, исход из мрака. Уже прозревший, много лет спустя, прознал он в

том утре — "утро жизни", перст указующий: то было утро воскресенья, "Недели о слепом", шестой по

Пасхе. Так и говорил, прознавши: "был полуслепым, а в это ослепительное утро ослеп совсем, чтобы

познать Свет Истины". Если бы ему тогда сказали, что через грех прозреет, он бы посмеялся над такой

"мистикой": "что-то уж о-чень тонко и... приятно: грешком исцеляться!" Невер, он счёл бы это за

кощунство: осквернить невинность, юницу, уже назначенную Богу, беспомощную, в тяжком горе, — и

через надругательство прозреть!.. Много лет спустя старец Амвросий Оптинский открыл ему глаза на

тайну".

Но свободен ли в этом следовании Плану человек? Не марионетка ли он, ведомый Рукою, пусть и

благостной? Во-первых, и Шмелёв это постоянно подчёркивает, Промысл постоянно оставляет за

человеком возможность выбора между грехом и чистотой. Даже когда человек оказывается как бы в

полной власти у искушающих тёмных сил, он может им противостать, призывая в молитве помощь Божию.

Попущение необходимо для одного: для укрепления человека в смирении. Во-вторых, человеку свыше

постоянно даются некие знаки, которые помогают ему провидеть смысл событий и тем свободнее

проявлять собственную волю (слепец имеет меньшую степень свободы). Эти знаки не есть принуждение к

действию, но подсказка, как понимать происходящее. Свобода же человека остаётся несвязанной. Но

понимать, прозревать те знаки — не вдруг даётся.

Так раскрывается с новой стороны сущность творческого метода, которым пользуется Шмелёв:

невозможность воспринимать его по привычным критериям реализма, отвергая духовный смысл

отображаемой жизни. "Пути небесные" нельзя рассматривать как жизненную правдоподобную историю. У

Шмелёва — реальность духовных исканий, а не обыденное правдоподобие. (Хотя и внешняя достоверность

соблюдена, однако не полно.)

Шмелёв в своём методе постоянно как бы отталкивается от прежнего реализма, обозначая его

многими цитатами, отсылками, напоминаниями. "Пути небесные" своего рода литературно-центрическое

произведение: прямые упоминания, литературные аллюзии, реминисценции сближают образы романа с

произведениями русских писателей. Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Тютчев, А.К. Толстой, Л. Толстой,

Чехов... Нет, это не прежнее эпигонство, это опора на уже освоенное литературой, чтобы, оттолкнувшись,

следовать дальше. "Земные" переживания Дариньки можно, например, обозначить через сопоставление её с

Татьяной Лариной (Даринька читает роман Пушкина и отождествляет себя с его героиней). Так поступал в

своё время и Пушкин: исходное состояние Татьяны раскрыл через упоминание персонажей

сентиментальных романов — и устремился дальше. Теперь то же делает и Шмелёв.

Он основывается в понимании характеров на православной мудрости прежде всего. Так, состояния

человека, даже физиологические, он объясняет исходя из духовного. Например, святоотеческая мудрость

гласит, что в состоянии духовного подъёма человек особенно подвержен бесовскому воздействию. Виктор

Алексеевич так рассказывает об этом, признаваясь, что после духовно просветлённого порыва он испытал

нечто совершенно противоположное.

Шмелёв явно противопоставляет реальному ("научному") обоснованию событий — духовное.

Можно сказать, если прибегать к привычным условным терминам, что писатель в своём методе прибегает к

духовному детерминизму. Поэтому для него чудесное — реально, объяснимо, несомненно. Так, он не

сомневаясь вводит в повествование эпизод чудесного исцеления Дариньки (а доктора не сомневались в

смерти: уже запах тления пошёл). Но "случилось то, чего страстно хотел, о чём молился Виктор

Алексеевич, и чего "не могло не быть".

"— Да, я молился без слов, без мысли, — рассказывал он, — молился душой моей. Кому? В

страшные те часы всё обратилось для меня в Единосущее-Всё. Когда тот чёрный, мохнатый "кризис"

подкрадывался на горбатых лапах, чтобы отнять у меня её и с нею отнять всё, что внял я через неё, я знал,

что ему не совладать с... Планом. Веянием каким-то я чувствовал, что я уже нахожусь в определившемся

плане, и всё совершается по начертанным чертежам, путям. Я знал, что она необычайная, назначенная. И

ей умереть нельзя".

Сама же Даринька так рассказывает о своём исцелении: "Я видела мохнатую собаку, как лезла

лапами на постель, и такой дух от неё тяжёлый, и стало душно, и я обмерла. И вот, Пресветлая, как Царица,

подняла меня за главу, а голоса сказали: "восстань и ходи". Я проснулась и увидела свет...".

Интересно, что оба видят болезнь в облике мохнатого существа. Беса?