Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

пути. Правда, по сравнению с другими вступившими в то время на литературную стезю авторами

Максимов оказался глубже и серьёзнее: ни "звёздные билеты", ни "песня Интернационал" его не

привлекли. По масштабу внутренних запросов он превзошёл и Горького, ибо совершил эволюцию в

сторону Достоевского, ощутил потребность религиозного осмысления жизни.

Максимов, по его признанию, ощущал себя чуждым тому, что происходило в литературе 60-х

годов. И это обнаружилось вскоре, когда за рубежом появились один за другим романы "Семь дней

творения" (1971) и "Карантин" (1973). Можно утверждать, что автор этих романов являет себя

непримиримым противником всего комплекса социальных и идеологических ценностей, которыми

обладало советское общество; от яро-консервативных до бездумно-либеральных. С конца 60-х годов

Максимов был своеобразным внутренним эмигрантом (отличным, естественно, по своим потенциям от

прочих, подобных, например, В.Аксёнову), так что логичным оказался его переход в прямую эмиграцию,

последовавший за исключением из Союза писателей. Поэтому названные романы, хотя и написанные ещё в

России, можно причислить к литературе эмигрантской, тем более что и на родину писателя они проникали

в основном извне.

Роман "Семь дней творения" справедливо называют вершинным в творчестве Максимова. Он

обладает несомненными художественными достоинствами, позволяющими отнести его к числу

классических созданий русской литературы; и в нём уже ясно были выражены все те идеи, которые затем

будут развиваться и углубляться в дальнейшем творчестве писателя.

Само название заставляет предполагать религиозный подход к осмыслению отображаемого бытия.

И это так. Автор осмысляет неудачу пересотворения мира, предпринятого в том гибельном социально-

политическом эксперименте, что традиционно именуется революцией. Творцов этого пересотворяемого

мира не устроил в своё время мир Божий, и они взялись пересоздавать всё на основе собственных убогих

представлений и возможностей.

Ключевым для понимания авторского замысла становится суждение одного из периферийных

персонажей романа:

— Говорится в Писании: Господь создал человека в один день... Только ведь это был не один

земной день, а одна земная вечность. А мы с вами возомнили за двадцать быстротекущих смертных лет

содеять то же самое. Рано, раненько мы возгордились, не по плечу задачку взяли. Вот и пожинаем плоды.

Максимов использовал для воплощения замысла достаточно разработанный в мировой литературе

жанр семейной хроники. Роман является повествованием о роде Дашковых, вовлечённом в исторический

эксперимент пересоздания мира. Каждому из "дней творения" соответствует рассказ о судьбе одного из

представителей семьи, в которой силой роковых обстоятельств, а не менее и внутренним раздором

распадаются удерживающие единство людей связи.

Глава семейства (авторитет коего, хотя бы внешний, признают все прочие) — старший из братьев

Пашковых, Пётр Васильевич. Твердокаменная натура позволяет ему внутренне одолеть все беды и

испытания, какие выпадают ему в судьбах детей.

Что даёт силы ему? Его вера в праведное дело революции, которой он отдал себя без рассуждения.

Заимствовав на стороне основные убеждения (сам был слишком неразвит, чтобы хоть попытаться

выработать собственные), Пашков закоснел в гордыне от своего "пребывания в истине", так что ни

сомнений, ни колебаний не знал, подчиняя всё и всех вокруг жёсткой схеме лживой идеологии.

О практическом следствии таких монолитных жизненных представлений говорит, прибегая к

своеобразной образности, одна из тех, кого хотят втолкнуть в "справедливую жизнь" новые устроители:

"По вашей указке жить — так и в нужник со справкой ходить придётся. ...Дай вам волю, баб заставите по

свистку детей рожать. Да Бог миловал!"

Символом жизненных стремлений Лашкова-старшего стал печальный эпизод ещё ранних лет его.

Тогда, пренебрегая опасностью и всерьёз рискуя жизнью, он устремился захватить окорок с разбитой

витрины, оказавшийся на поверку лишь раскрашенным муляжом. И уже на исходе жизни мысль его

постоянно возвращается к горькому разочарованию, которое испытал он в то давнее утро.

Грубый муляж и есть подлинный образ революционного идеала, ради которого отдавали жизни

обманутые яркостью фальшивых красок люди. Максимов на протяжении всего романа одной из

важнейших целей имеет развенчание революционного соблазна, ибо именно его ложь обрекает всё

затеянное пересотворение мира на неудачу.

Петр Лашков хочет счастья для всех, он идеалист, строящий свою жизнь по строго аскетическим

нормам. Не все таковы, стремящиеся прежде всего к собственному благополучию. Не умея ничего

создавать собственным трудом, эти люди нашли простой способ обретения счастья: перераспределение