Противопоставление понятий смирения и гордыни — важнейшая тема духовной лирики Хомякова.
Он ставит проблему особенно остро в связи с судьбой России, богоизбранного народа. Поэт противостал
имперскому чванству, гордыне государственников, — за что не мог не навлечь на себя неприязнь тех
льстецов, которые в самообольщении несут, по убеждению православного мыслителя, пагубу истинной
крепости народной жизни.
Соприкосновение с поэзией Хомякова помогает также отвергнуть тот расхожий стереотип,
вышедший из недр западничества, будто славянофильство представляет собой не более чем чванливое
бахвальство, превозносящее всё русское над всем иноземным. Хомяков определённо ставит вопрос о
внутреннем соответствии современного ему состояния России — её богоизбранности, какое для него
несомненно.
Но у кого из западников найдутся столь жёсткие обличения российских неправд и пороков?
В судах черна неправдой чёрной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мёртвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
Что можно противопоставить всему этому? Чем искупить эту "всякую мерзость"? Православный
человек иного не может сказать, как только: покаянием. К этому и призывал Хомяков Русь.
В смирении, в покаянии, в следовании правде Божией Хомяков видит истинную силу всякого борца
с лукавой ложью. Тут поэт следует и давней русской убеждённости, что "не в силе Бог, а в правде" и
мудрости апостольской (2 Кор. 12,9-10).
Среди творцов русской литературы, близких славянофильскому направлению, из первых нужно
назвать Николая Михайловича Языкова (1803'— 1846). Ему, помимо всего прочего, выпало быть навеки
причисленным к "поэтам пушкинской поры". Да он и знаком был с Пушкиным, пользовался взаимной
дружеской приязнью. Не осмыслению ли творческой близости великому поэту посвящен языковский
"Гений" (1825)?
В самом понимании назначения поэзии Языков был духовно един с Пушкиным, он также услышал
глас Творца: "Исполнись волею Моей". Для него, так же, как и для Пушкина, поэтическое творчество
сознавалось близким пророческому служению. В обращении "Поэту" он свидетельствует о том
непреложно:
Иди ты в мир, да слышит он пророка;
Но в мире будь величествен и свят:
Не лобызай сахарных уст порока
И не проси и не бери наград.
Языков остерегал литературных собратьев от собирания земных сокровищ в поэтическом служении.
Языков — поэт религиозный, православный. Он любил свою родину истинно, за что был объявлен
адептами революционно-демократической идеологии реакционером. Его "сурово осудил" сам Белинский. В
своей реакционности Языков часто сопоставлялся с другим великим современником — Гоголем. Их
близость подтверждается всем творчеством Языкова. Вот его "Молитва":
Молю святое Провиденье:
Оставь мне тягостные дни,
Но дай железное терпенье,
Но сердце мне окамени.
Пусть, неизменен, жизни новой
Приду к таинственным вратам,
Как Волги вал белоголовый
Доходит целый к берегам.
Признаем некоторое несовершенство слога, но мужества мысли отрицать не решимся.
Искренность веры Языкова подвергать сомнению невозможно. В вере он и узревает залог спасения,
пророческий же долг поэта сознаёт в креплении человеческих душ среди бед и испытаний святыми
истинами веры.
Не обойти нам вниманием и поэтическое творчество Степана Петровича Шевырёва (1806 —
1864). Что всегда о нём писали и говорили еще в прошлом веке? Реакционный профессор, противник и
гонитель Белинского и Чернышевского, "кликуша Шевырёв", низкопоклонник, педант... Но надо признать
(и опыт накоплен для того уже немалый), что если начнают обвинять человека в консерватизме и
реакционности, то воспринимать это надо скорее как похвалу. Ибо бездумное стремление к непременной
новизне во что бы то ни стало ("рабство у передовых идеек", как называл это Достоевский) и, того хуже, —
к революции, есть свойство незрелости ума, если вовсе не отсутствие такового. О. Шевырёве похвально
отзывались Пушкин, Жуковский, Гоголь, Вяземский, и пренебречь такими именами мы не вправе.
Не следует, однако, полагать, что в наследии Шевырёва все для нас должно быть приемлемо без
оговорки. Но оставим в стороне его взгляды и уделим краткое внимание его поэтическим опытам, хотя
поэзия и не была для него главным делом жизни: он более прославил своё имя как историк отечественной
словесности, при том, что круг его интересов был значительно шире.
В стихах Шевырёва мы можем заметить своеобразие — парадоксальное сочетание непреодолённого
романтизма с тяготением к архаичности формы, языковой материи. Ясно ощутимо стремление поэта к
библейскому слогу, что, несомненно, созвучно внутреннему консерватизму Шевырёва.
Поэтическому его мировосприятию явно присуща символизация явлений природы, наполнение их
духовным смыслом и одновременно стремлением точнее разгадать этот смысл.
Священное Писание было для Шевырёва не предметом для поэтического переложения, но