Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

единственно возможное направление в сфере художественного творчества. Замыкаясь в мире сугубо

интимных переживаний и "бессознательной художественности", "чистое искусство" также обедняло себя.

Оно превращалось в такую же идеологию, как ни стремилось прочь от всякой идеологии. В том и парадокс:

отрицание идеологии тоже идеология.

У сторонников "чистого искусства" была одна неоспоримая правда: вне эстетически совершенной

формы всякая самая высокая идея, какую дерзнёт выразить человек внешними средствами искусства, легко

переходит в невыразимо тоскливую пошлость.

Это не все понимают, не все чувствуют, иначе не пытались бы втиснуть в бесталанные

зарифмованные строки свои высокие и благородные мысли. Но не все понимают и то, что мерзость и

пошлость, выраженные в эстетически совершенной форме, ещё более опасны.

И — повторимся — проблема соотношения и главенства либо содержания, либо формы есть

заблуждение дробного, нецелостного сознания.

Всё это лежит на поверхности и слишком очевидно, хотя в свое время в спорах вокруг всех

названных проблем сломано копий было предостаточно. Пытаясь же заглянуть глубже, мы вдруг различим

не вполне приемлемый для нашего отношения к искусству, воспитанного на давних стереотипах, парадокс:

искусство есть принадлежность падшего мира, самоприсущее миру выражение и свидетельство его падения.

Именно поэтому искусство опасно обожествлять, как стремятся многие: этим лишь умножается

усвоенная миром греховность.

Различные мудрецы по-разному определяют сущность и смысл искусства, но два неизменных

свойства, ему присущих, отмечают все и всегда: фантазию, воображение, в его основе лежащие, и

эстетическое начало, от них в искусстве неотрывное. Без одного из этих двух свойств искусство перестаёт

быть искусством. Каждое из них питает искусство живительной силой, но одновременно несёт в себе и

угрозу саморазрушения искусства. Такова участь всего в земном мире.

1. Искусство есть всегда игра фантазии. Но что есть фантазия?

"Фантазия вытеснила память Божию после грехопадения, затмила душу образами" — эта мысль

Максима Исповедника должна быть воспринята нами как одна из основополагающих в православной

эстетике. Образное воображение есть замена памяти Божией у падшего человечества. Образное мышление

есть своего рода суррогат духовного постижения Истины. В соединении с рациональным мышлением оно

даёт то "знание" о мире, какое только доступно падшему сознанию, вне веры пребывающему. Через веру

человеку может быть дано знание иного уровня. Об этом спорили ещё славянофилы с западниками; это

была одна из излюбленных тем в духовных поучениях святителя Филарета (Дроздова).

Без игры фантазии искусство невозможно. Но фантазия может быть тесно сопряжена со страстями,

и об этом многократно предупреждают Святые Отцы. Преподобный Григорий Синаит утверждал, что нет

ничего такого духовного, чего нельзя было бы извратить фантазией. Он же предостерегал: "Бесы

наполняют образами наш ум, или лучше сами облекаются в образы по нам, и приражаются (прилог вносят),

соответственно навыкновению господствующей и действующей в душе страсти..."

О том, что образный вымысел может быть порождён действием страстей, известно и секулярной

премудрости; недаром же заметил Монтень: "Душа, теснимая страстями, предпочитает обольщать себя

вымыслом, создавая ложные и нелепые представления, чем оставаться в бездействии".

Игра (а создавание вымышленной реальности с помощью фантазии — всегда игра) есть подмена

истинных реалий мнимыми, условными, действующими в ограниченном пространстве и времени, с какой

бы целью такая подмена ни совершалась. Подмена может быть и весьма опасной. Игра мнимыми

ценностями в искусстве может привести человека к неверию в эти ценности, а затем и в любые ценности,

порождая лицемерие и цинизм. Недаром, вспомним, наставляет гоголевский персонаж сына-художника:

"Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому

простится многое, но ему не простится".

Лицемерная игра все-таки не входила в систему ценностей русской литературы.

2. В искусстве выражается эстетическая потребность человека. Тяга к земной красоте может быть

осмыслена как некое воспоминание о Красоте Небесной. К эстетическому началу в земной жизни может

быть приложено именно в этом смысле известное поучение Апостола: "Ибо невидимое Его, вечная сила Его

и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы..." (Рим. 1,20).

Но секулярное искусство и здесь не может удержаться от таящегося в красоте соблазна, позволяя

увлечь себя бесовскими образами. Ещё Пушкин, а затем с большей остротой Гоголь (опережая

Достоевского) ощутили эту двусмысленность земной красоты. Двусмысленность, на которой и строится

эстетический плюрализм. Если искусство церковное отражает молитвенно-аскетический опыт

художника, то искусство мирское — его эмоциональный, чувственно-эстетический опыт.