Веревочная баллада. Великий Лис

За дверью что-то упало и покатилось по каменному полу. Послышались смешки и возня, а из замочной скважины брызнула струйка света. Розина наморщила нос в сторону обнаглевших сестриц.

– Все твои проблемы в том, Оли, что тебе всю твою жизнь легко доставалось желаемое, – она подбоченилась и пошагала к нему навстречу, отчитывая на ходу все еще стоявшего на колене Оливье. – Пьесы, признание, девушки, деньги на все твои проекты… и ты ничего из этого не ценил и легко оставлял. Я не понимала этого, когда была ребенком. Я очень хотела быть с тобой, но ты постоянно уезжал.

– Но я вернулся! – протянул он к ней руку.

– И я должна плясать от радости? Чтобы потом… что будет после, Оли? Ты будешь бросаться из одного дела в другое, постоянно сбегать к своим пальерским друзьям, к агнологам, может, учредишь новый цирк? А я буду сидеть в Трините и ждать, когда ты соизволишь заявиться домой на недельку?

Он впервые посмотрел на нее серьезно. Она повзрослела за четыре года. Или за эту минуту, что он шел от своего стула до нее.

– Ты во всем права, милая Розина, – признался он. – Я всю жизнь делал только то, что хотел, и не думал о последствиях. Но и мне хватило времени, чтобы понять, как сильно я тебя люблю! А когда я увидел тебя сегодня в долине, я был так счастлив. С самого Сантье я только и думал, что уже никогда никому не улыбнусь.

– А я тебе не шут, – процедила она, а когда у двери снова поскреблись, она бросилась к порогу и постучала. – Исчезните! Пошли прочь!

Рой сестер со звонким смехом и стуком каблучков унесся в соседнюю комнату.

– Полагаешь, я восемь лет тебя одного и ждала? – обозленно спросила она. – Ты даже не спросил ничего о моей жизни, прежде чем просить руки.

В унисон ее гневу полено в очаге накалилось, треснуло и выбросило в комнату сноп искр. Оливье совсем забыл, что люди живут, а не стоят за кулисами, повторяя текст, перед выходом к нему на сцену.

– Я ошибался. Прости, я постоянно ошибаюсь, – выдохнул он. – У тебя кто-то есть?

Она стояла руки в боки, вскинув голову к балкам под потолком.

– Угу, есть, – пробурчала она, не меняя позы. – Два сундука твоих писем и насмешки сестер по этому поводу.

– Розина! – Оливье не выдержал и вскочил ей навстречу, но фея выставила руку.

– Нет! Ты можешь пообещать, вот сейчас пообещать, что ты больше никуда не уедешь? – Она развернулась к нему, едва сдерживая подступившие слезы обиды за себя и свои детские мечты.

Оливье нахмурил брови, его лицо приняло болезненное выражение, как у человека, который собирается извиняться за ужасный проступок. Или как у мима, на которого он так символично был похож даже без грима и парика.

– Я не могу, прости, Розина, но я не могу…

– Ха! – она театрально всплеснула руками и дала волю слезам.

– …дать такое обещание, – не позволял он ей прервать его новыми упреками. – Но я даю слово, что везде, куда бы ни отправился, возьму тебя с собой. Мы всегда будем вместе! – она подпустила Оливье к себе, хотя недоверие еще сковывало ее тело, уворачивающееся от его протянутых рук. – Мир такой большой, в нем столько интересного! Розина, мы будем познавать его вместе. Я обещаю.

– Я тебе не верю, – мотала головой она, но уже не скидывала его ладони, легшие ей на волосы.

– Пожалуйста, доверься! Захочешь, будем жить в Трините, захочешь – в семейной усадьбе, хочешь – в цирковом фургоне? Но я не…

– Я хочу в доме, – ее голос потонул в теплой ткани его пиджака.

– Что?

– Я хочу жить в своем доме, – она подняла покрасневшие глаза. – Вдвоем.

Он улыбнулся счастливо и по-юношески, как редко улыбаются люди, прошедшие по следу хищной войны. Он согласно закивал и поцеловал ее в лоб, чтобы она успокоилась.

Свадьбу сыграли в Трините в конце месяца, когда вьюга перестала носиться по долине со своим северным воем. Оливье до последнего дня хранил в памяти лучшее событие, затмившее собой успех в Малом зале и оживление Живаго. Его марионетки сидели на свадебной арке, болтая ногами. Женерали пришли с маленькими саквояжами и весь праздник бухтели, что хотят уже поскорее отправиться в дорогу, а не участвовать в эдаком балагане. Орсиньо и Либертина целовались так непристойно, что краска их лиц стиралась друг о друга, а Серви́с старался прикрыть их плащом от любопытных зрителей. Сола сыпала на головы молодых горсти риса и ягод клюквы, ласково улыбаясь и восклицая: «Будьте счастливы!»