Верхний мир

Ди, однако, уронил тело в низкий бросок и погрузил мне кулак в брюхо – так глубоко, что где-то внутри влажно крякнули кишки. Из меня выбило весь дух, согнуло. Я стоял со спиной параллельно полу – хоть пинту ставь – и созерцал лужу сока на полу. Душу бы продал за глоток воздуха, ей-богу! Но легкие расширяться отказывались. Боль была такая, что даже говорить о ней и то страшно.

– Сосунок! – рассмеялся где-то вверху Ди. – Наши парни давно отработали этот дешевый трюк.

Он, ясное дело, знал, что я парализован от пояса вверх, так что времени даром терять не стал. Когда его коленка врезалась мне в висок, мозг пусто загремел в черепушке, как кольцо в выпитой банке колы. Оказывается, когда тебя бьют по голове – как следует бьют, я имею в виду, – реально видно звезды. Я, признаться, думал, это просто прикол такой, который рисуют в мультяшках смеха ради. Так нет, действительно видно. Яркие такие желтые искры везде. Ну да, и еще одна хохма: когда тебе врезали в два места сразу, мозг выбирает, где хуже, и дальше тебе больно только там. Так что после пинка в голову меня постигло большое утешение – живот я чувствовать перестал.

И рухнул на пол.

– Роскооооошно! – крикнул кто-то, поздравляя Ди, словно это был офигительный панчлайн в рэп-баттле.

– Прикончи его!!! – взвизгнул девчачий голос.

Каждый слог – долгий, как в слоу-мо.

Я лежал на спине, как черепаха. Надо мной, кажется, парили четыре телефона с горящими вспышками и штук десять лиц. Вместе с криками и горьким вкусом желчи во рту вернулась и боль – обвилась вокруг желудка и крепко сжала. В голове дергало, совсем как утром, когда мой череп повстречался с капотом «Рейндж-Ровера». Две травмы головы, а ведь еще только за полдень перевалило. Круто день начал, че. Пока я отплывал все дальше и дальше, лениво ожидая, пока Ди меня прикончит, где-то взвыл еще один голос:

– Глаза! Смотрите, его глаза!

И другой, в ответ:

– Они темнеют!

И все действительно стемнело.

* * *

Я все еще лежу на спине, схлопотав коленом в висок, но теперь кругом ночь и жарко, хуже, чем в сауне.

В меня летит, жужжа, блестящая пуля. Ну, «жужжа» – это преувеличение, конечно: она движется не быстрее шара в боулинге, но достаточно близко, чтобы я почти обосрался.

Еще пули; каждая вспарывает воздух, как акулий плавник – гладь воды. И одно за другим, будто на них направляют водящие прожектора на сцене, – лица.

Цели.

Мишени.

Первая пуля предназначена Спарку.

Вторая – Резне, который стоит напротив него.

Роб и Като тоже тут: рты распялены, и еще четыре пули летят к ним.

Рядом, на корточках – Надья; держится за живот, глаза зажмурены, щеки мокры от слез. Как будто молится, пусть это будет просто сон, всего лишь сон… пусть пуля, запаркованная в воздухе прямо против ее лба, испарится, исчезнет сама собой.

* * *

А секунду спустя на меня обвалилась школьная столовая во всем своем буйстве красок. Рубашка насквозь промокла от пота. Вся комната пропитана густой статической энергией, словно тяжкая влажность Верхнего мира протекла за мной и сюда.

Ди стоял надо мной в той же точно позе, в какой я его оставил – гадал, наверное, совсем я вырубился или еще нет.

Знай я, как все отыграется дальше, я бы остался на полу. Если бы главным моим приоритетом было спустить на тормозах расклад с Ди и Резней и вывернуть собственное будущее подальше от ночи, града и библиотеки, остаться на полу был бы единственный выбор. Но я все еще чувствовал на губах вкус черной смородины. И помнил рожу Ди, когда он лил сок мне на башку. Он мне никогда этого не спустит, и никто в школе не даст забыть, что он со мной сделал. Все говно, через которое я прошел сегодня и за всю эту неделю, встало передо мной как живое.

С меня хватит, решил я.

Я взвился с пола и налетел на Ди так стремительно, что он все еще лыбился, когда я его опрокинул. Даже еще не придя толком в себя после аварийного возвращения в реальность, я обрушился на него, как топор, осыпая безжизненное тело хуками с обеих сторон, так что они смазывались в один тошнотворный блюр. Все будто перешло на турборежим: я молотил его на такой скорости, что секунды не успевали щелкать и вминались друг в друга. Если бы не боль в руках, не знаю, когда бы я вообще остановился. Но я остановился и тогда увидел и услышал такое, что похолодел от ужаса.

Нет, сказал я внутри. Нет, только не это.

Столовая была тут как настоящая: я даже различал, как ко мне несется Суини. Мы были ни в каком не в Верхнем мире… так почему же кругом слышался гром градин?

Почему я таращился на Ди и видел дырку от пули у него посреди лба?

Вилка, упавшая на пол, звенела так долго и громко, что можно первые строчки погребального гимна пропеть, – все одно успеешь.