Верхний мир

– Так что с ней случилось той ночью?

Я навалилась животом на стол. Разобраться с эмоциями можно будет и позже, дома. Сейчас меня интересовали только факты. Детали.

– Маму забрали в психиатрическую лечебницу Святого апостола Иуды двадцать пятого октября… – я проверила дату на видео. – В понедельник после этой съемки.

Ноги его даже не шелохнулись.

– Там, на видео, была вспышка света, так? – сказал он. – Сразу после первого выстрела.

– Да, весь экран засветила.

– В этот момент со мной и Надьей что-то случилось. Я не знаю что. Я вырубился. О том, куда попал, помню только смутно и урывками. Зато помню, что пришел в себя и понял: все изменилось.

– Как изменилось?

Дождь упорно вколачивал тишину между его фразами.

– Я до сих пор очень многого не помню о той ночи. Меня закатили в «Скорую»… я слышал, как она кричит позади. Я тогда потерял зрение. А она – рассудок, – он печально покачал головой. – Хотел бы я лучше объяснить.

Я бы тоже не отказалась. Я жадно цеплялась за каждое его слово, драла их когтями в поисках смысла – и не находила ничего.

Он глубоко вздохнул.

– С тех пор Надья была только отчасти с нами. То есть, да, она точно знала, что происходит вокруг, но ее разум затерялся в чем-то слишком большом, чтобы мы, остальные, могли понять.

О, я знала, как это, когда тебя не понимают. Как бы я хотела быть там с ней… для нее… как бы хотела, чтобы она была здесь, для меня, сейчас.

– Только два процента населения Ю-Кей погибло от мутировавшего вируса в том году. Но среди них оказалась почти треть пациентов Далвича. Она каким-то чудом родила тебя. А вскоре потом…

– Умерла, – закончила я.

Он нерешительно кивнул.

– Я видел ее за неделю до смерти. Она что-то тихо писала за столом, но было видно, что ей нехорошо… Ну, то есть реально нехорошо. Сказала, что хочет сфотографироваться в каком-нибудь славном месте.

То фото у меня в ящике стола…

– Я ничего не видел, поэтому она сама выставила камеру, села на скамейку и целую минуту там устраивалась, чтобы сделать кадр.

Он хлюпнул носом.

– Сказала, что фотографируется для тебя. Не знаю, где сейчас этот снимок, но это был типа ее последний подарок миру, Риа. И она отдала его тебе.

Все, что он говорил, было чистой правдой. От ног до лица, все в нем свидетельствовало об этом. Я сидела в тихом шоке.

– Прости, что не рассказал тебе всего сразу, при встрече. Понимаю, мое поведение было… немного нечестным. Я боялся, что, если просто возьму и вывалю все на тебя сразу, а не постепенно, шаг за шагом, ты от меня сбежишь.

Даже сейчас в этой истории было слишком много пробелов. Столько всего нужно переварить…

– Мне надо было вмешаться, когда они госпитализировали Надью. Объяснить, что ее боль реальна… и тот странный мир, в который уплывало ее сознание, тоже, – он покачал головой с выражением абсолютного горя. – Но к тому времени, как меня самого выписали из больницы, они уже не хотели слушать мои доводы – уж скорее засадили бы в психушку с ней на пару, за то же самое безумие.

У него в очередной раз перехватило горло.

– Через какое-то время я совсем перестал говорить об этом с кем бы то ни было. Но я знал, что должен найти тебя, рассказать все, что мне известно. Мир, о котором мой отец писал в этой тетрадке, – тот же самый, который я видел в ту ночь, Риа. И который видела твоя мама, Надья. И единственный способ помочь тебе тоже его увидеть был через физику – чтобы ты сначала в нее поверила.

«Сначала ты в это веришь и только потом видишь сама», – его собственные слова на первом занятии.

Вот тогда-то и настал момент рассказать мне о месте, которое он называл Верхним миром. Вот тогда-то я перестала плакать и навострила уши.

Он описывал его так, будто он все еще существовал – до сих пор. Реальное место. В Верхнем мире, по доктору Эссо, нить человеческого сознания вплеталась в ткань пространства и времени. И если ты понимал математику реальности, ты мог действительно это увидеть своими глазами. То, как вся жизнь разворачивается перед тобой, от начала и до конца. Оттуда, из этого места, пришли и пространство, и время, и энергия, и вся физика, которой он меня учил.

– Я до сих пор помню его очень отрывочно. Отчасти по этим записям – я их отсканировал, чтобы можно было слушать, – признался он. – Никогда не забуду, какая там жара. Словно облако невидимой энергии тебя окружает.

– Зачем вы все это мне рассказываете? – Я отодвинула немножко от него свой стул – на дюйм, не больше; у меня и до этой телеги было переполнение буфера, а тут еще… – В этом нет ни малейшего смысла.

– И вместе с тем есть, правда? – очень твердо ответил он. – Риа, у тебя когда-нибудь бывали дежа-вю, настолько сильные, что ты бы поклясться могла, что уже это переживала? Такие, когда невольно задумываешься, что реальность… время – это нечто большее, чем ты всегда думала?

– Не знаю, – ответила я, решительно засовывая подальше воспоминания о тех моментах, когда именно вот это и чувствовала – то, что он говорил.

Их было много, таких моментов.

– Тогда ты, видимо, не задавалась вопросом, почему дежа-вю кажется нам настолько реальным.