Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Этот видный и высокопоставленный командир покидал польскую столицу в спешке и, по всей видимости, не сумел захватить с собой все имущество. Пришлось кое-что оставить, и военный атташе тревожился: как бы хозяин не воспользовался его вещами. Чтобы предотвратить такую неприятность, Рыбалко забрал из квартиры два чемодана ценностей (столовое серебро и пр.) как залог за оставленное там имущество. Правда, он утверждал, что это имущество – собственность наркомата обороны. Вполне вероятно, что это соответствовало действительности и речь шла, допустим, о предметах обстановки, приобретенных за казенный счет. Очевидно, Рыбалко предполагал вскоре вернуться. Не предполагал, что война так быстро закончится и Варшаву займут немцы на целых шесть лет.

Скорее всего, данная операция была произведена в отсутствие хозяина, который едва ли бы по доброй воле отдал два чемодана серебряных вилок и ложек и прочих ценных вещей. Возможно, его призвали в армию или он отсутствовал по какой-то другой причине. Так или иначе, чемоданы были доставлены в полпредство, где их содержимое сохранилось лишь частично. Очевидно, в условиях военной неразберихи, осады города, артобстрела и выстраданной эвакуации кто-то польстился на столовое серебро. Или его расхитили уже после эвакуации, когда здание полпредства на какое-то время оказалось без присмотра.

Этот вопрос выяснял атташе (не военный) полпредства в Германии Журавлев, посетивший Варшаву для осмотра здания миссии уже после ее захвата гитлеровцами. Констатировалось следующее: «Хозяин дома, по-видимому, находится вне Варшавы и пока не требует ценности обратно. Хуже всего то, что один из этих чемоданов пропал совсем, а из другого половина ценностей похищена. Кража произошла, по-видимому, во время отсутствия наших сотрудников в Варшаве. Тов. Муравкин [технический сотрудник, выполнявший обязанности коменданта здания полпредства] просит поставить его в известность, что должен он предпринять, если ценности потребуют вернуть»{298}.

Развязка этой занимательной истории нам неизвестна. Главное заключалось в том, что руководители полпредства поспешно отбыли из прифронтовой столицы, оставив там рядовых сотрудников миссии. С моральной точки зрения трудно одобрить начальство, которое в ситуации, опасной для жизни, бросает на произвол судьбы своих подчиненных. Но московское руководство почти всегда исходило из того, что спасение командиров важнее спасения рядовых. Гибель в пылающей Варшаве какого-нибудь младшего дипломата, истопника полпредства или рабочего, возможно, осталась бы незамеченной. Иной резонанс у гибели полпреда или военного атташе.

11 сентября заведующий Восточноевропейским отделом НКИД Анатолий Лаврентьев докладывал Молотову: «По телефону из ГУПВО[34] (тов. Яценко) мне сообщили, что сегодня в 20 часов около пограничного столба 1820 переехал границу полпред СССР т. Шаронов и военный атташе т. Рыбалко и еще 13 сотрудников»{299}.

Итак, часть дипломатов, женщины, дети, а также технические сотрудники полпредства были брошены на произвол судьбы. Они остались в Варшаве, в осажденном городе, где шли уличные бои. Шансов на эвакуацию у них почти не имелось, связь с Москвой прервалась.

Это становится ясным из разговора Лаврентьева и советника польского посольства Янковского, состоявшегося 8 сентября. Лаврентьев сказал, что в НКИД «очень обеспокоены неизвестностью об их местонахождении», и интересовался, нет ли у польского дипломата сведений о сотрудниках полпредства и о движении пассажирских поездов в сторону советской границы. Предполагалось, что правительство Польши перебралось в Люблин, вслед за ним дипкорпус, а значит, и полпредство. Лаврентьев также упомянул, что, по информации Шаронова от 5 сентября, начали эвакуироваться советские женщины и дети{300}. Все эти сведения не соответствовали действительности; как обстоят дела в реальности, не знали ни Лаврентьев, ни Янковский. Поляк мог только сообщить, что железнодорожное сообщение на линии Варшава – Брест – Столбцы (Брест принадлежал Польской республике, а Столбцы были первой крупной станцией на советской стороне) функционирует со сбоями, и польский дипкурьер прибыл в Москву с опозданием в один день. Советнику было также известно, что в Столбцы прибыла на автомобиле жена японского посла.

На следующий день Янковский сказал, что правительство Польши и дипломатические представительства перебазировались в Кременец, что также не имело ничего общего с действительным положением дел. Лаврентьев немедленно телеграфировал в Кременец, но телеграммы остались без ответа{301}.