Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Польские дипломаты из Ленинграда и Минска тоже не сразу смогли приехать в Москву. На просьбу Гжибовского и советника посольства Янковского выделить с этой целью транспорт был дан негативный ответ. Заведующий Восточноевропейским отделом НКИД Анатолий Лаврентьев сослался на «транспортные технические трудности», которые «не позволяют осуществить немедленный выезд указанных лиц»{285}. Несложно догадаться, что истинные причины поведения советских властей не имели ничего общего с «транспортными трудностями», которых не существовало. Во-первых, в НКИД хотели дождаться эвакуации сотрудников советского полпредства из Варшавы, остававшихся в осажденном городе. Польских дипломатов в этой связи фактически рассматривали как заложников. Во-вторых, нельзя полностью исключать, что в Москве вообще сомневались, стоит ли выпускать из страны поляков.

24–25 сентября сотрудники советского полпредства были благополучно вывезены из Варшавы (более подробно об этой истории мы еще расскажем), так что по крайней мере это препятствие было устранено. После этого в польское посольство смогли приехать дипломаты из Минска и Ленинграда. С представителями консульства в Киеве все оказалось сложнее, но после переговоров и этот вопрос решился. Сначала выпустили жену и дочь Гжибовского, а затем остальных сотрудников, которым для поездки в Москву выделили специальный вагон. Исключение составили Матусинский и сопровождавшие его шоферы.

10 октября последовал отъезд польских дипломатов в Финляндию. Вполне вероятно, что свою роль сыграло заступничество Шуленбурга и Россо, которое оказалось более эффективным, нежели в случае с Матусинским. Во многих публикациях утверждается, что окончательная эвакуация «команды» Гжибовского произошла не без помощи дуайена и его заместителя{286}.

Правда, эвакуироваться пришлось не в Румынию, как раньше планировалось. Обстановка в этой стране для поляков сложилась не совсем благоприятная. Румыны интернировали поляков, оказавшихся в их власти, включая высших руководителей республики: Мосцицкого, Бека, Рыдз-Смиглы и других. Тогда было решено выезжать через Финляндию, и здесь, конечно, не лишней была поддержка Шуленбурга. Третий рейх поддерживал с Финляндией тесное сотрудничество, и германский посол мог составить протекцию беглецам. Его вмешательство представлялось логичным и по другой причине. Германия воевала с Польшей официально, в целом соблюдала международно-правовые нормы в отношении польских дипломатов на своей территории (хотя в отдельных случаях их права также нарушались) и могла позаботиться об их коллегах в Москве. В конце концов удалось убедить советское правительство дать полякам возможность выехать в Хельсинки.

На фоне драматичного распада советско-польских отношений контакты работников НКИД с немецкими представителями становились все более культурными и уважительными.

Встречаясь с Козыревым, Хильгер не скупился на славословия в адрес советского руководства: «очень много распространялся на тему о гениальности и мудрости тт. Сталина и Молотова», говорил, что «он восхищен ими». Козырев, конечно, не возражал: «Я заметил, что сообщение г. Гильгера{287} не является для меня новым. Гениальность и мудрость тт. Сталина и Молотова уже давно известны всему миру»{288}.

Возникавшие вопросы решались быстро, к обоюдному удовлетворению. Это касалось подготовки совместного коммюнике, приема немецкой военной делегации для обсуждения демаркации границы, отвода войск, которые в ходе боевых действий оказались в сфере влияния партнера, и т. д. Последнее, в частности, имело отношение к ситуации во Львове, который входил в советскую зону оккупации. Там произошло боевое столкновение между германскими и советскими частями, принявшими друг друга за поляков. 24 сентября немецкий военный атташе в Москве генерал Кестринг направил письмо в Отдел внешних сношений при Народном комиссариате обороны СССР (стиль, орфография и пунктуация оригинала сохранены):