Верная

Дориан подошел к брату и обнял его.

Кажется, все хорошо, но тут Дориан начал рыдать. Его всхлипы отдавались эхом, словно выстрелы. Люди оборачивались, охранник стал разглядывать пол.

– Привет! – сказал Тедди с нервным смешком, отталкивая брата. – Что с тобой? Я, конечно, выгляжу дерьмово, но это еще не конец света.

Дориан отстранился, вытирая глаза.

– Все очень плохо. Этого не должно было случиться с тобой.

– Мне тут пришла в голову одна мысль, – со смехом сказал Тедди. – Ты можешь оказаться на моем месте. Никто не знает, как сложится жизнь.

Дориан внимательно посмотрел на брата.

– Ты хочешь, чтобы и я пошел тем же путем?

Мог бы он сделать это или нет? Шелби подумала, что да. Вышел бы на линию огня, занял место брата, разрушил свое будущее. Именно за это она его любит: Дориан предан близким без меры.

– Конечно нет, дурачок. Просто играю с тобой. Я сам во всем виноват. И уж если кому-то суждено пройти сквозь ту вонючую дыру, куда меня отправляют, то пусть это буду я.

Айзек Уорт обсуждал неподалеку с Маравелль условия, предписанные решением суда.

– Вам разрешены посещения через шесть недель. Другие члены семьи могут приехать позже, если он будет вести себя подобающим образом. Это школа-интернат, а не место строгой изоляции. Раньше это была школа военного типа, а теперь они уделяют больше внимания учебе и дисциплине. Мне удалось добиться небольшой стипендии, кроме того, определенную сумму будет выплачивать штат Нью-Йорк.

Шелби обратила внимание, как смотрит Маравелль на своего адвоката. Ее подруга получила сильнейшую психическую травму, но она явно доверяла этому человеку. И для адвоката будет лучше, если он с ней поладит, иначе ему придется иметь дело с Шелби и миссис Диас. Шелби подошла к Тедди и обняла его.

– Ты можешь вернуться к нормальной жизни. Посмотри на меня. Я чуть не убила человека.

Тедди покачал головой:

– Нет, вы не могли этого сделать.

Дети Маравелль ничего не знают про Хелен. Шелби хотела рассказать им, но ее подруга сказала, что эта информация для них необязательна.

– Серьезно? – спросила Шелби. – Но случившееся тогда во многом определило меня как личность.

– Это важно только для тебя, – настаивала на своем Маравелль. – Но не для тех, кто тебя любит.

– Как бы то ни было, ты в тысячу раз умнее, чем я была когда-то, – сказала Шелби мальчику. – Ты еще поймешь это. Если сам не будешь думать, что ты чего-то стоишь, то и другие в тебя не поверят.

– Вы что, философ? – спросил Тедди.

– Нет, малыш, просто друг, который побывал в сходной с твоей ситуации.

Потом они вернулись в Вэлли-Стрим без одного члена семьи. Все говорили мало, даже когда Дориан вновь начал плакать, закрыв лицо своими большими ладонями. Они просто дали ему выплакаться, а Маравелль включила радио. Говорят, близнецы ощущают эмоции друг друга. Если уколоть одного из них булавкой, то и другой задохнется от боли. Возможно, тот, кто чувствует этот укол, – счастливец, потому что он понимает людские нужды и желания.

* * *

В тот же вечер Шелби начала сочинять письмо Тедди. Она вспомнила первую почтовую открытку, которая пришла к ней в больнице, и как она подумала тогда, что медсестра ошиблась, выкрикнув ее имя при раздаче почты. Как же это важно, размышляла она теперь, чтобы кто-то где-то знал, чтó ты ощущаешь.

Шелби писала послание Тедди весь остаток недели. Письмо получилось гораздо длиннее, чем она рассчитывала. Она составляла его во время обеда, когда ела кусочки разогретой курицы с рисом в сливовом соусе и даже когда по телевизору показывали певческий конкурс – шоу, которое она ненавидит, но всегда смотрит.

Когда Шелби наконец отправила письмо в пятницу, она насчитала десять страниц. Она написала о том, о чем не рассказывала никому, даже Бену Минку, как ненавидела себя настолько, что держала руку над пламенем горящей плиты, чтобы сделать себе больно. Как жалела, что не умерла там, на дороге. Как в ночь автокатастрофы кусала и пинала тех, кто пытался спасти ее. Она вложила в письмо снимок Тедди и Дориана вместе с Пабло, который сделала в ту неделю, когда опекала их, еще не любя детей.

Братья обнимали друг друга за плечи, а Пабло занимал больше места, чем они вдвоем. «Помни, кто ты, – написала она ему, думая о своей детской фотографии, которую мать прислала ей. Глаза ее тогда сияли верой и любовью. – То, что глубоко внутри нас, никогда не меняется».

На следующей неделе она составила список всех ужасных поступков, которые совершила в жизни. Шелби хотела, чтобы Тедди знал: не он один сожалеет о своем прошлом.