Верность

Выбрав иголку с широким ушком и голубую катушку, Анна откусила нить зубами – она никогда себе такого не позволяла в присутствии клиентов – и зажгла свет над плитой. Прикрыв один глаз, попала в игольное ушко с первого раза; обычно она приподнимала уголок рта в случае успеха. Пошла в спальню и достала из шкафа атлас и рулон кружева реброде, присела на краешек кровати, наметила шов по краю, затем перевела взгляд на фотографию на комоде. Анна шила, не опуская головы, кончики пальцев впивались в ткань, пока она вглядывалась в молодые лица: она с ухмылкой держит под руку Франко, который таращит перед объективом глаза. Затем перевернула ткань лицевой стороной, не спуская глаз с влюбленной молодой парочки на озере Комо. Опустила голову и проверила шов: ткани были единым целым, а она – отличной швеей. Анна медленно поднялась, вздохнула и прошла вглубь коридора к небольшому письменному столу, где хранила всякую всячину. В столе было три маленьких ящичка, Анна открыла последний и нащупала ключ с отшлифованным кольцом.

Вышла из квартиры, спустилась на первый этаж, а затем и в подвал. Их дверь была предпоследней справа, в царившей полутьме Анна попала ключом в замочную скважину только со второй попытки. Сырость ударила ей в нос, закрыв лицо ладонью, она нащупала выключатель под полками с соленьями. Зажгла свет и замерла – кругом был полный кавардак, она не наведывалась сюда уже года полтора. Дальних полок было не видать, Анна вспомнила, что там хранились контейнеры с отсортированными по цветам пуговицами и папки со старыми инструкциями от домашних электроприборов. Анна двинулась дальше, с каждым шагом в ней крепла уверенность в собственном желании: убрать простынь с деревянного ящика, вытащить его на середину подвала, на самый свет, присесть и пролистать лежавший сверху 217-й номер «Капитана Мики», чтобы прямо за титульным листом наткнуться на открытку из Бормио 1976 года: «Тебе бы понравились заливы, благоухающие хвоей. Твоя Клара».

Взяв в руки открытку, она перечитала ее и поняла, что в состоянии продолжать. Взяла вторую, третью и следом все остальные. Анну снова охватила злость: ну почему он не додумался от них избавиться? Сложив все стопкой, встала на ноги и, прижав открытки к груди, выключила свет и пошла обратно. Выбравшись из подвала, поднялась по лестнице и вошла в квартиру. Положила находку на столик: это было так необычно, что она даже разволновалась – так значит, вот что такое свобода?

София глядела на отца, читавшего рассказ: спина, склонившаяся над кухонным столом, колечки дыма, тянущиеся от зажженной сигареты. Туман, пришедший с Севера, опутал Римини. Дочитав рассказ, отец сложил семь листов пополам и отнес их к себе в комнату. Сигарета в пепельнице испускала последний дух: казалось, сигаретный дым стремится за окно к своему уличному собрату.

Вошел отец и сказал:

– Пойдем на море.

Они вышли на улицу; весь район Ина Каза будто накрыло белым покрывалом. София не отступала от отца ни на шаг, пока они шли к машине: у него была все та же «Рено Сценик», на которой они в последний раз вывезли оставшийся товар, перед тем как пустить в магазин арендаторов. Это произошло вскоре после маминой смерти.

Они медленно выехали к историческому центру, миновали бастионы, где по субботам работал рынок, и проехали рядом с мостом Тиберия. После вокзального перехода показалась улица с виллами и садами, а за ней и начало набережной с домом под номером девять. Машину оставили у городского пляжа.

Они преодолели последний заасфальтированный участок; у пирса пришвартовались два рыбацких суденышка, кто-то драил палубу. Походка у отца была настолько легкой, что Софии казалось, будто рядом и нет никого, хотя она не отставала от него ни на шаг. Приблизившись к молу, они услышали, как Адриатическое море бьется о камни, затем присели у подножия маяка. Отец взял ее за подбородок, потом перевел взгляд на водную ширь.

София тоже смотрела на море. Потом спросила про рассказ.

Поверх джинсовой курки у отца был завязан хлопковый шарф; расстегнув две пуговицы, он спросил:

– Там, в машине, она и правда пела Ванони?

София кивнула.

Отец усмехнулся.

– Что тут смешного?

– В 87-м Ванони давала концерт на пьяцца Кавур. Там был и твой дядя, так вот, мама заставила нас перелезть через ограждения.

– Ты перелез через ограждения?!

– Знаешь, как раз после того концерта мама поменяла халат в магазине.

София покачала головой.

– До этого у нее был черный. Но в тот день Ванони выступала в синем плаще, похожем на халат.

Она смотрела на отца.

Тот расслабил шарф.

– Все-таки, София, мама была счастлива.

– Даже со мной?

– Прежде всего с тобой.

Как и раньше, София попыталась подсесть поближе и взять его под руку, однако забыла, как это делается. Прислушалась к его дыханию – долгому и глухому, как когда-то в магазине, ощутила смешавшийся с туманом такой знакомый запах лосьона после бритья. Она помнила этот запах лет с семи-восьми, когда отец, поднимаясь по лестнице, спрашивал: когда я буду старым, ты будешь работать в магазине вместо меня?