Верность

Если завтра она не попадет на работу, то рискует упустить пару сделок. Присев, она погладила ребенка по макушке, за ушком у него вились мелкие кудряшки, которые пахли панакотой. Поднявшись, Маргерита немного прошлась, нашла в списке контактов телефон Пентекосте, затем передумала. Ей не хотелось прибегать к привилегированному положению свекра и получить более качественное медицинское обслуживание, тем самым записав на свой счет еще один должок. Она и так приняла от них деньги на Конкордию, потакая собственному капризу, потому что она хотела ту квартиру. Вероятно, это сыграло свою роль и в маминых переломах: когда она увидела Анну в ортопедическом отделении через пару часов, то потеряла дар речи:

– Мама…

Анна приоткрыла глаза:

– Скверный перелом.

Маргерита коснулась ее холодной щеки.

– Не переживай, худшее позади.

– В меня что-то воткнули, – сказала она, показав на пластиковую трубку, свисавшую с койки, – и еще на меня надели…

– Не волнуйся.

– Подгузник…

– Все будет хорошо.

– Эй! Молодой человек! – Анна повернула голову к внуку. – Бабушка хотела полетать, как Супермен, но ничего не вышло.

Мальчик с серьезным видом дотронулся до гипса на руке.

Маргерита окинула взглядом палату, из пяти коек только рядом с женщиной в углу кто-то сидел. Еще на входе она вспомнила, как сюда привезли Андреа после укуса собаки: взглянув в окно, узнала дом напротив, но в прошлый раз их поместили тремя этажами выше. Тот дом уже отреставрировали, и улица стала пешеходной. За эти годы, незаметно для них самих, их связь с Андреа только окрепла (хоть Маргерита и не понимала почему), поэтому она многим с ним делилась. Взяв в руки телефон, она написала: «Мама упала и переломала себе кости на МОЕЙ лестнице, что ты там говорил про телесную карму?»

Сообщение пришло Андреа, пока он дожидался последнего ученика. Перечитав его, вспомнил, как когда-то говорил Маргерите о том, что ее обман с Конкордией может выйти боком и стать причиной самых неожиданных проблем со здоровьем. Работая с человеческим телом, он пришел к выводу, что противоестественные действия отражаются на всем организме. Значит, наше тело – это судилище, подытожила она.

Тут он увидел у входа в парк Равицца спешившего к нему ученика. Ноги от холода окоченели, а от работы в газетном киоске слипались веки. Ему не терпелось освободить это восьмидесятикилограммовое тело от десяти процентов жира. Джорджо был заядлым велосипедистом и ценил его как тренера. Андреа же называл его учеником, как и остальных.

Он наблюдал, как Джорджо снимает куртку и завязывает кудрявые волосы в хвост.

– Как дела на работе?

– Просто валюсь с ног.

– Давай разминайся. – Написал Маргерите, что перезвонит позже, и дал знак Джорджо ускориться.

Всякий раз, видя Джорджо на тренировке, он понимал, почему влюбился. Надев на Джорджо утяжелители, они приступили к отжиманиям с минутным перерывом. Чтобы увеличить нагрузку, Андреа давил рукой на спину Джорджо, это была правая рука – от большого пальца к указательному тянулся заметный шрам. Он больше не ездил к ореху, под которым они закопали Цезаря. Через какое-то время после смерти пса он снова принялся колесить на машине по ночным окраинам: районы Роццано и Барона, широкие улицы с железными ставнями, исполосованными граффити, и с курильщиками во дворах, так он чувствовал себя куда лучше, слушал Карбони, порой выбирался в исторический центр к строящимся павильонам «Экспо», этим живым мемориалам, ехал по дорогам, которые никуда не вели, затем любопытство привело его к закоулкам напротив Триеннале. Он медленно проезжал по ним, разглядывая машины на обочинах – то пустые и темные, то занятые. Как-то вечером он тоже припарковался у обочины с включенными фарами – Radiohead играли Reckoner. Практически сразу в окно постучали. Около машины стоял средних лет незнакомец, в распахнутой рубашке, с ухоженной бородой и вежливой улыбкой. Разблокировав дверь, Андреа пустил его внутрь, прикрутил магнитолу и откинул сиденье назад. И сам удобно расположился, в то время как незнакомец запустил руку под его футболку и расстегивал ему штаны: Милан прекрасен даже из окна машины – прозрачные ночи в жаркую пору. С тех пор на Триеннале он соглашался только на минет. Иногда, пока кто-то трудился у него между ног, он думал о Маргерите, о том, как это было с ней: ее искусные губы и его замешательство от такой неожиданной опытности.

Держа руку на спине у Джорджо, в конце пятого подхода он нажал сильнее, чем следовало, и Джорджо рухнул на коврик, утащив с собой вниз и его: оба расхохотались. Андреа с трудом изображал непринужденность, хотя в последнее время и с этим стало получше. В этот зимний вечер они очутились на земле, и февральский холод покалывал им лица. Андреа уволился из «ФизиоЛаб» практически сразу: устав чинить человеческие тела, он решил делать их сильнее. Он брал сорок евро в час, и его время было расписано по минутам, потому что в первой половине дня он работал в киоске. Продай его, сказал отец, выйдя на пенсию. Я оставлю его себе, ответил Андреа.