Это Хрюша пришел в гости к Степашке, начинаем передачу "Спокойной ночи, малыши".
Через сколько часов у вас съедет крыша?
А радио на тюрьме - это цивилизация!
Культура.
Пусть это радио передаёт "Кулят" - новости на мокшанском языке, которого ни я, ни вы не знаем. Сейчас мордовские радиохулиганы закончат свой "кортыйсь Саранскиясь" и начнутся нормальные новости из Москвы.
На русском языке.
Потом будет музыка или какая-нибудь говорильня, но это же всё равно лучше, чем сидеть в одиночестве посреди пустой комнаты на жестком табурете и водить в гости Хрюшу к Степашке.
Есть то, на чём можно сосредоточить внимание и жизнь обретет хоть какой-то смысл:
- Во Владивостоке плюс двадцать два
"Прохладно сегодня во Владивостоке"
- В Новосибирске плюс двадцать шесть, кратковременный дождь.
"Хорошо им там, в Новосибе - завтра за грибами в тайгу пойдут".
- В Сочи плюс тридцать один, малооблачно.
"Классно у них в Сочи, можно купаться в море"
- Температура воды двадцать два градуса.
"Я же говорю - можно купаться".
- В Москве кратковременное похолодание до плюс восемнадцати.
"Хреново сейчас в Москве. Холодно. Пусть в лучше Сочи купаться едут".
- Дождь, местами гроза.
"Хорошо, что я в тюрьме, а не в Москве - надо мной не капает и зонтик не нужен".
- На волне "Маяка" музыкальная программа
"А вот это давай. Желаю отдыхать культурно".
- Ка-а-а-ало-о-о-одец, кал-о-о-одец, дай воды напиться!.. - запело радио раскатистым мужским голосом.
"Какой облом! Вместо нормальной музыки подсунули "кал-одец" и чего-то там выпрашивают - "дай". Нет у меня ничего. Самому бы кто-нибудь чего-нибудь дал".
Что "кулят", что "колодец" - без интереса.
Но - радио!
Оно поёт, оно разговаривает, оно объявляет, оно сообщает, словом, меняет темы, а не стоит посреди комнаты, как деревянный табурет. Если, кроме табурета, ничего нет, то радио - это здорово!
"А ведь пожалуй...", - стала прорезаться догадка, - "а ведь пожалуй, тут почти все такие же, как я!".
Я в десятый раз осмотрел всех присутствующих и оценил каждого:
"Дебил с особого - с ним все понятно".
"Бич, наверное, раз седьмой заезжает. Он - у себя дома. Не на тюрьму -
"Я после трехнедельной голодовки насытился всего с нескольких кусков. Эти трое жрут и не могут нажраться. Тот, с батоном, которого я согнал, тоже смахивает на полкового парашника - сколько ни корми, он жрать просит".
"Следовательно, ребятки к голоду непривычные. Домашние. В армии, скорее всего, не служили. Трудностей не знавали".
"Те трое, что жмутся на другом краю нар - те даже не жрут. И не разговаривают между собой. Следовательно, незнакомы между собой и или стесняются брать от дачки, или уже наелись".
"Тут все друг с другом незнакомы"
"Все друг другу посторонние".
И, наконец-то - Прозрение и Понимание.
Всё стало ясно и сделалось смешно.
Смешно от себя и от своих страхов.
"Вот оно что! Тут каждый друг другу посторонний и каждый, кроме дебила в тельнике и бича в грязном пиджаке, каждый, как и я, трясся от страха, когда его везли на тюрьму и обмирал от ужаса, когда перед ним открывали дверь в камеру!!!".
Точно так же, как слова присяги "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил..." открывают перед молодым дворовым пацаном Советскую Армию, точно так же понимание, что "все боятся всех" открывает для пионера Тюрьму.
Раз все боятся всех, то бояться тут некого.
Случаются, конечно, агрессивные отморозки с маниакальной тягой к причинению увечий себе и окружающим, но их либо отсаживает администрация, либо, чаще всего, жёстко урезонивают перепуганные сокамерники.
Никому не нужен шум и скандал.
Никто не хочет опасаться за свою жизнь.
Если ты спокоен,
- Разрешите прикурить?
- Всегда пожалуйста.
Ведь в Армии - всё то же самое.