Вернулся солдат с войны

Приходят из дома домашние мальчики, ничего о жизни не знают, всего шугаются, каждого ефрейтора принимают за командира, ходят по части, втянув живот. Послужат немного - и начинают шарить что по чём. Через полгода перестают ставить в хрен сержантов, через год прапорщиков, через полтора офицеров, а через два года сам Министр Обороны им в дрын не тарахтел. Опыт, опытность, умение себя ставить в коллективе - приходят со временем, но первое чувство - страх, первый настрой - ожидание опасности. "Как бы мне не сделать что-нибудь не так, а то ещё поругают" - вот та мысль, которая заставляет оглядываться на окружающих, прежде, чем что-либо сказать или сделать самому. Эта мысль, одновременно рожденная в десятках и сотнях пустых голов молодых пацанов одного призыва как раз и формирует стадо, иначе именуемое "коллектив". Команда "делай как я", отданная голосом, но гораздо чаще понимаемая каждым членом коллектива без слов - ожидаема и кажется спасительной. Из тысячи молодых не найдётся и троих, способных возразить:

- А почему, "как ты", а не "как я" или "как они"? С чего это, братан, ты в командиры-то полез? Или много в жизни повидал?

Тот, единственный из тысячи, кому достанет ума и характера пойти поперёк - неизбежно станет парией "коллектива". Его растопчет стадо. Стадо не прощает "некаквсекости". Стадо опасается и ненавидит тех, кто не как все. Если один гвоздь вылез из доски, надо дать ему по шляпке молотком и загнать обратно в доску.

Или он станет моральным лидером этого коллектива, гуру, апостолом, аятоллой. Именно к нему будут бегать за советами в сложных ситуациях. Именно его слово будет последним и решающим при обсуждении жизненных вопросов "коллектива". Именно он будет судить: кто "достоин", а кто "не достоин" и судить будет чаще всего справедливо и верно.

Тот, кто не прослюнявит перед лицом "коллектива": "all you need is Love", кому достанет духа твёрдо сказать стаду: "Не мир я вам принёс, но кнут", тот и повёдет стадо к обрыву или звёздам.

Хотя, надо признать, шанс быть распятым у этого пацана, всё-таки, выше.

Ну, а раз так, то за всю тюрьму не скажу, а в этой хате - мне точно никто не указ.

Я вытянулся во всю длину своего не короткого тела, выставил плацкартный аромат носков в сторону жующих, под нос "особисту".

Никто не сделал мне замечания и не выразил неудовольствия.

"Ну и пошли вы на хрен", - определил я свою позицию по отношению к сокамерникам, "мне с вами детей не крестить".

27. Первые часы тюремной жизни

Всё-таки шакалы правы: солдат пять минут без работы - преступник. Если я пять минут ничем не занят, мне в голову всякая фигня начинает лезть.

Знаете, о чём я сейчас помечтал, вытянувшись на жёстких нарах?

Не поверите!

Я помечтал пробежать кросс.

Километра три, а еще лучше пять.

Можно даже по песочку, дело привычное.

Не могу похвастать, что в полку я любил бегать - "уметь бегать кроссы" и "любить бегать кроссы" понятия разные Но скоро три недели, как я ограничен в движениях не больничной койкой, а размерами камеры. Эти размеры позволяют сделать всего несколько шагов от стенки до стенки. Раз, два, три - разворот кругом, через левое плечо.

Или через правое. Я - гражданский человек. Могу себе позволить разворачиваться через правое плечо. Не по уставу.

За неполных три недели, что я под арестом, самая длинная дистанция, которую я прошел по прямой - это те несколько десятков метров, что Вова Кайфуй вёл меня от вахты на Старый корпус. Тело просит физической нагрузки. И не просто любительской, физкультурной, а настоящей, пехотной, общевойсковой.

"Смотри-ка, как два года в Армии из меня спортсмена сделали!", - удивился я, - "никогда бы не подумал, что без всякого распорядка дня и устава захочу выходить на пробежку".

В учебке я вместе со всеми возмущался "бестолковой" работой - покраской травы, побелкой бордюров, заправкой кроватей "кирпичиком", расклейкой листьев на деревья вместо облетевших.

С каким удовольствием я бы сейчас побелил бордюр.

Или покрасил траву.

Валиком.

В изумрудный.

Или вскопал и програблил территорию, чтоб было красиво и враг не прошел. Хоть чем-то себя занять! Хоть конверты заклеивать, хоть коробочки собирать. Ну, скучно же!

Знали бы полковые пацаны, что нет ничего хуже, чем ничего не делать. День не делать, неделю, месяц, год. От безделья съезжает крыша. С сокамерниками все разговоры переговорены и говорить больше не хочется. Да и что это за разговоры? Кто за что сидит. Одного послушаешь, второго, третьего. На десятом уже надоедает, двадцатого хочется оборвать.

"Поспать, что ли?".

Ага, дадут тут поспать.

Тельняшечный особист заерзал на нарах. На карачках подполз к решке и заорал через решетку и жалюзи.

Хорошо так заорал.

Громко.

Так, чтобы в соседней деревне его услышали:

- Трепяй!

Две секунды тишина и снова как дневальный на побудке:

- Трепяй!

"Дать бы по башке этому Трепяю, чёрт бы его побрал!".

Откуда-то сверху раздался глуховатый голос:

- Да-да.

Должно быть, это отозвался Трепяй. Готов спорить, что такой же дебил как и этот, которому в двадцать семь без всякого убийства припаяли особый.