Вернуть дракона

Эйкке трудился как проклятый. Когда не постигал науки у дорра Сократиуса, пропадал на охоте, стараясь обеспечить их маленькую семью едой и деньгами на неделю вперед.

Касси шила платья, честно внося свою часть выручки в общую копилку и стойко сопротивляясь попыткам своего мужчины взять всю тяжесть ее содержания на себя.

— Была б драконом, сидела бы в гнезде и носа из него не высовывала, — ворчал Эйкке, когда обнаруживал в копилке заработанные не им рольдинги. — А я бы тебе всякие вкусности приносил и чувствовал себя человеком гораздо больше, чем сейчас.

— Если б я согласилась сидеть в гнезде, ты никогда не влюбился бы в меня, — улыбалась Касси, заранее зная, что победа будет на ее стороне. — Да и я с подобным деспотом не стала бы жизнь связывать. Мне мой Эйкке нужен. Самый добрый и заботливый мужчина на свете.

— Это я-то добрый? — усмехался он, но на этом спор и заканчивался, потому что Касси смотрела на него говорящим взглядом и одними губами произносила имя своего младшего брата. А Эйкке в ответ просто притягивал ее к себе и принимался доказывать, что он не только самый добрый, но еще и самый ненасытный мужчина на свете. Несмотря на то, что за стенкой мирно посапывал Протей, взятый Касси под опеку.

Они с Эйкке едва успели разместиться в снятом доме, как Касси заявила, что хочет увидеться с младшим братом. Она скучала по нему неимоверно и не могла откладывать встречу ни на один день. Эйкке не возражал, однако, памятуя о несдержанности дорра Леонидиса, пошел вместе с Касси. И слава Ойре, что он это сделал, потому что за то, каким Касси увидела Протея, она не задумываясь могла бы убить и собственного отца, и только Эйкке сумел привести ее в чувство, пообещав, что они обязательно найдут способ помочь мальчишке, пока ополоумевшие от неминуемого разорения дори Ниобея и дорр Леонидис его не угробили.

Вспоминать об этом не хотелось. Касси не могла ни спать, ни есть, пока Эйкке искал законные основания вытащить Протея из этого семейства, и лишь появление в ее доме мачехи позволило Касси спокойно вздохнуть.

Ниобея держала за руку Протея и выглядела едва ли лучше него: осунувшаяся, постаревшая — разве что синяков на руках не было. Пока Касси тщетно подбирала слова, с которых стоило бы начать разговор, Протей вырвался их материнских тисков и бросился к Касси.

— Забери его, — потухшим голосом проговорила Ниобея, не размениваясь на предисловия. — Он все лето без тебя рыдал. Трижды сбежать пытался — только Герион и находил, иначе б давно уже в приюте очутился. Потом в горячке бился: думали, не спасем. Дорр Медомай сказал, что напишет на нас донос, если еще раз увидит Протея в таком состоянии. А на других докторов у нас уже денег нет…

В глазах у нее была пустота в отличие от загоревшегося неподдельным счастьем взора Протея, и Касси поняла, что пойдет на любые сложности, чтобы больше никогда не разлучаться с братом. Совершенно ошеломленная, она пригласила мачеху в гости и напоила травяным чаем — единственным, что в тот момент у них в доме было.

Она не спрашивала, что происходит в ее бывшей семье: все и так было понятно. Дорр Леонидис пил беспробудно, оплакивая собственные беды, и ни жена ему больше не была нужна, ни сын, которому уже нечего оказалось передавать и нечему учить. Дори Ниобея пыталась свести концы с концами, продавая былые наряды и украшения, но всего этого было слишком мало, чтобы содержать огромный дом и хоть как-то поддерживать положенный их сословию уровень жизни. Вероятно, не сегодня-завтра им придется подыскивать жилье поскромнее, и Ниобея не представляла себе, каким будет гнев ее мужа, когда он об этом узнает, и на кого тот падет.

— Я не ропщу, — напоследок сказала она и подняла руку, чтобы погладить сына по голове, но так и не погладила. — Это моя дорога, и я пройду ее до конца. Но Протей заслуживает иной участи. А ты его любишь и никогда не бросишь.

— Не брошу! — подтвердила Касси, и Ниобея, кивнув, едва заметно улыбнулась.

— Вот и хорошо, — сказала она, прежде чем навсегда покинуть дом падчерицы.

Никто ни разу их не беспокоил, требуя вернуть Протея в семью, а Касси с удовольствием занималась его воспитание и обучением. Оказалось, что за три с лишним месяца их разлуки брат выучил только два слова: ее имя и кличку своей собаки, которую вскоре тоже пришлось забрать с прежнего места службы. Эйкке качал головой, глядя, как стремительно разрастается его семья, однако ни разу не попрекнул Касси этим, а к Протею и вовсе относился как к родному братишке, наставляя и балуя, а потому заслуженно стал третьим, чье имя выучил Протей.

— Не сердишься? — спрашивала вечерами Касси, прижавшись к груди Эйкке и озабоченно вглядываясь в усталое любимое лицо. — Наверняка ты не так свою жизнь представлял.