Вернуть дракона

Эйкке, перекинувшись с ней еще парой фраз, направился к стоявшему поодаль товарищу, а Касси, приветив столь замечательных гостей, помчалась переодеваться к свадебной церемонии.

Что ж: струящаяся юбка в пол, широкий, расшитый драгоценными нитями пояс под грудью, белые цветы в темных волосах — и сверкающий взгляд — Касси откровенно нравилась себе. Будет и Эйкке кем восхищаться. Хотя, кажется, он восхищался ей любой.

Глаза в глаза — Касси забыла и о музыке, и о гостях, и о традициях. Она просто шла навстречу своей судьбе и своему счастью и чувствовала, как то уже привычно заполняет грудь и волнует разошедшееся сердце.

«Я тебя люблю!» — безмолвно говорил Эйкке и улыбался Касси одной ей понятной самой преданной улыбкой.

«Я тоже тебя люблю, Эйкке! Очень!» — отзывалась мысленно Касси и снова торопила время и твердящего заученные слова ритуала церемониймейстера, чтобы наконец произнести самую главную фразу вслух. И пусть Эйкке знал ее лучше, чем свое имя, она еще ни разу не казалась им обоим лишней.

— Я тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю, Эйкке! Очень!

На горизонте вспыхнула и погасла опаловыми искрами зарница.

Эйкке улыбнулся и притянул Касси к себе.

Вернуть дракона: Бонус (История Дафнии и Тидея)

Тидей стоял у дверей дома дорини Дафнии и смотрел себе под ноги. Он подозревал, что чуть поодаль Эйкке и Кассандра прожигают его спину взглядами, ожидая от него решительных действий, но не мог заставить себя постучать. Казалось, именно сейчас, в эти самые секунды и решается его судьба. Ничего не стерлось и не забылось. И сердце билось с той же силой, что и пять лет назад, при одной лишь мысли, что скоро он увидит дорини Дафнию. Казавшуюся такой близкой в своей свободе от мужа и такое далекой в своей ненависти к нему, Тидею. Что бы ни говорила Кассандра, а эти года никуда не денутся. Но, быть может, она права в необходимости все прояснить? Слишком долго Тидей позволял себе существовать иллюзиями, понимая, что без них попросту не справится. Но сейчас впереди была новая жизнь, и упиваться лишь ими было обычной трусостью. Той самой, за которую столь сурово наказывают боги. И Тидей однажды уже вызвал их гнев.

Будь что будет: он хотя бы еще раз увидит необыкновенные бирюзовые глаза любимой женщины. И не будет до конца дней корить себя за то, что не попробовал. Хуже этих сожалений и представить ничего нельзя.

Тидей взял надверный молоток и трижды постучал им. И замер, с трудом переводя дыхание. Будет у него еще пара минут, пока служанка побежит докладывать хозяйке о приходе гостя. Захочет ли дорини Дафния выйти к нему — это другой вопрос, и на него лучше не искать ответа, когда сердце стучит через раз и вздрагивает от каждого шага за дверью. Вот же пропасть: как подросток, право слово! Как будто не он пять лет в тартаре жил. И как будто не его расчленяли заживо, обещая скормить ополоумевшему Эйкке. Тогда и то…

Двери распахнулись — и Тидей в упор уставился в те самые бирюзовые глаза, что каждую ночь неизменно видел во сне.

— Д-дорини Дафния… — ошеломленно промямлил он. Сердце стукнуло так, словно хотело пробить грудину, и застыло в незнании.

Кажется, она тоже не ожидала увидеть его на пороге собственного дома. Но овладела собой куда быстрее незваного гостя.

— Дорр Тидей, — очень спокойно, хотя и чуть приглушенно проговорила она.

— Рада вас видеть.

Она чуть посторонилась, приглашая его войти внутрь, однако Тидей сделал лишь один шаг.

— Правда рады, дорини Дафния? — напряженно уточнил он и вздохнул только тогда, когда она очень мягко кивнула.

— Правда, дорр Тидей. Ребята рассказали мне, как все было на самом деле, и мне оставалось только сожалеть, что вы так далеко и я не могу попросить у вас прощения.

Она чуть опустила голову, и Тидей с трудом удержал руки от вопиющей дерзости. Как же хотелось приподнять ее подбородок, заглянуть в лицо, одним взглядом объяснить, что она ни в чем не может быть перед ним виновата, потому что она смысл его жизни!

Но Тидей только стиснул одной рукой другую за спиной и столь же мягко, как Дафния, покачал головой.

— Вам не в чем винить себя, дорини Дафния, — заверил он ее, получая невыразимое удовольствие от слова «дорини». Не «дори», нет, — свободная женщина! И пусть для Тидея, вероятнее всего, от подобных перемен ничего не изменилось, эти шесть букв ласкали слух. А нежная, желанная, еще более прекрасная, нежели Тидей помнил ее, женщина доставляла невыразимое блаженство и взору.

Боги пощадили дорини Дафнию, не оставив на ее лице ни единого следа былых страданий и пережитых невзгод, хотя Тидей ни секунды не сомневался в том, что все это время без дочери она не находила себе места и мучилась в горькой разлуке. Но лоб ее был все таким же чистым и высоким, без единой лишней морщинки; волосы — все такими же темными и блестящими, не тронутыми сединой горечи; да и глаза теперь сияли, очевидно счастливые воссоединением с любимой дочерью.

Наверняка и в ее сердце все место было отдано Кассандре. И Тидей не имел права на него претендовать.