Верные до конца

— Признаться, милостивый государь, я премного удивлен вашей просьбой. Прошу присаживаться, я сейчас, только в амбулаторию загляну…

Бауман устало опустился на стул. В голове гудело, хотелось прилечь и забыться.

Вележев вернулся минут через десять.

— Господин Вележев, мы одни в доме?

— Как изволите видеть-с!

— Должен признаться, что я из поднадзорных, вы понимаете… С моей ногой я дня два-три не смогу никуда двинуться, так что уж не обессудьте…

Вележев промолчал. Потом так же молча удалился.

Бауман прислушался. Хлопнула дверь, но Николаю Эрнестовичу показалось, что это не в амбулаторию, а входная.

Прошло еще минут пятнадцать. Бауман немного отогрелся, но теперь тысячи иголок впились в пальцы подмороженных ног, и все сильнее чувствовались атаки голода.

Дверь отворилась как-то неуверенно, с жалобным скрипом. В комнату не вошла, а вползла укутанная в платок не то девушка, не то старуха — не разберешь под платком, закрывшим все лицо.

— Барин наказали сказать, что вам надлежит немедля уйти…

Из-под нависшего платка на Баумана смотрели два широко раскрытых глаза, и в них он прочел сочувствие. Первой мыслью было — Вележев заметил что-то подозрительное и спешит предупредить.

Превозмогая боль, усталость, Бауман надел оттаявшую и теперь уже окончательно промокшую шубу, влажную шапку, оглянулся в поисках палки, потом вспомнил, что сломал ее в пути в Хлевное, и шагнул к двери. Женщина, казалось, вжалась в стенку, пропуская незнакомца.

Резкий солнечный свет, отраженный нетронутой белизной снега, резко ударил по глазам. Бауман невольно прикрыл их ладонью. Из-за угла дома метнулась неуклюжая фигура человека в белом нагольном тулупе, такие в городах носят только дворники. Бауман недоуменно пожал плечами, деревня она и есть деревня, и человек в городском платье всегда вызывает любопытство.

Прихрамывая, доковылял до околицы, вот и последний похилившийся дом, за ним чистое поле и до станции семь верст, а может быть, и с гаком.

Но околицу он так и не миновал. Из-за дома на дорогу вышли исправник и полицейский.

— Прошу следовать за нами!

Бауман молча кивнул. Вот и доверился сельскому интеллигенту. Эх Вележев, Вележев!..

У станового разговор короткий, пристав не верил паспорту мещанина Петрова, не верил в то, что у него бывают «провалы памяти». В Воронеж полетел телеграфный запрос. Воронежские жандармы уже знали о дерзком побеге наблюдаемого, причем его «вели» с самого Киева. Стало ясно, что это тот человек, который виделся в Киеве с Крохмалем, ныне уже арестованным.

Арест Крохмаля дал в руки жандармов богатый улов. Помимо нелегальных книг, брошюр, листовок — список конспиративных квартир, письма, на основании которых легко устанавливались адреса, по которым рассылалась газета «Искра» и другие подпольные издания.

Ничего этого Бауман не знал и на все расспросы пристава или отмалчивался, или нес несусветную чушь.

Наконец становой получил предписание отправить Петрова по этапу в распоряжение вятского губернатора для «продолжения отбытия срока административной ссылки». Департамент полиции ни на минуту не сомневался в том, что Петров — это не кто иной как Бауман, так много испортивший крови охранке.

Дорого, очень дорого обошелся «искрякам» арест Крохмаля. По списку найденных у него адресов были арестованы агенты, поддерживающие связь с Вильно, в Кишиневе — Гольдман, а через него провалилась так хорошо работавшая типография. Начальника Кишиневского губернского жандармского управления Чернолусского чуть было не хватил удар, когда ему доложили, что неуловимая социал-демократическая печатня долгое время действовала в тишайшем благословенном Кишиневе и поначалу размещалась в трех комнатах домика по Михайловской улице, как раз напротив жандармского управления.

Провал агентов в Киеве, провал типографии в Кишиневе, арест Баумана — это были серьезные удары по искровским организациям России. А тут еще и внезапный арест Софьи Гинзбург в Баку поставил «Нину» также на порог провала.

Леонид Борисович Красин всегда очень болезненно переживал аресты товарищей и склонен был в этих несчастьях обвинять прежде всего себя. Если арестовали Гинзбург, значит, он чего-то недоглядел. Конечно, если по совести, никто не виноват в том, что на таможне раздавили картонку с матрицами. Как выяснил Красин, жандармы целую комиссию сколотили, чтобы определить характер груза. Долго не могли понять, что это такое.

Красин отписал в редакцию «Искры» о несчастье. Адрес Гинзбург закрыли. А «лошадям» посоветовали сократить работу «Нины» и всем переключиться на транспорт.

Из Марселя ожидалась большая партия литературы. Леонид Борисович созвал искровскую группу Баиловского мыса. Настроение у собравшихся было неважное, как-никак, но приходилось признать, что полиция добилась успехов, а вот почему?

Красин был скуп на слова.