Но какие бы потери ни несла «Искра», на место арестованных товарищей вставали новые люди. И не случайно искровская группа из Херсона, как бы подытоживая работу искровцев, писала: «Быстро распространяется в России революционное социал-демократическое движение. Уже прошло то время, когда зарождающееся движение не выходило за пределы крупных фабрично-заводских центров. Революционная волна, нарастая безостановочно, вылилась из первоначальных резервуаров и разлилась почти по всей России. Гребень этой волны докатился и до нашего медвежьего угла. Началась работа медленная, но безостановочная, трудная, но прекрасная. И в этой работе только и можно было оценить то, что давала работающим идейно непоколебимая, талантливо руководимая «Искра». Почти все крупнейшие комитеты России (Петербургский, Московский, Нижегородский, Киевский, «Южный рабочий» и др.) заявили уже о своей солидарности с «Искрой» и признали ее своим руководящим органом…»
Удивительный, выдающийся факт в истории рабочего движения — партия сплачивалась и организовывалась вокруг газеты.
Николай Эрнестович Бауман в это время сидел в Женеве, занятый подготовкой большого доклада о рабочем движении и партийной работе в Москве. Этот доклад готовился для съезда. Такие же доклады готовили и другие комитеты, посылавшие на съезд своих делегатов.
Владимир Ильич писал русским товарищам: «Наш 2-й съезд будет носить еще более учредительный характер, чем первый, и поэтому надо приложить все силы, чтобы доклады были полнее и солиднее».
Московский комитет РСДРП делегировал на съезд Николая Эрнестовича и Цейтлина, молодого студента, недавно вступившего в организацию «Искры».
17 июля 1903 года, Брюссель. Душно. Улицы словно вымерли. Кто мог, поспешил на дачи к морю, выбрался на курорты.
И кажется, что никому нет дела до иностранцев, собравшихся около 3 часов дня в складском помещении, очищенном от товаров и наскоро заставленном стульями.
Об открывшемся съезде в столице Бельгии знали местные социал-демократы и, конечно, бельгийская полиция.
Социал-демократы Брюсселя владеют гостиницами, пивными, торговыми складами. Они не очень охотно прописали в своих отелях «подозрительных» людей, одетых в приличные костюмы. Полиция же не спускала с них глаз.
Вскоре делегаты съезда заметили за собой слежку, но проследить каждый шаг каждого из 57 русских социал-демократов — не такая уж это легкая задача. Русские с полицейскими шпиками не церемонились, и вскоре кое-кому из соглядатаев пришлось на деле узнать российские методы «отваживания шпиков».
«Помню, пошли мы как-то после заседания прогуляться с Бауманом… — вспоминает один из делегатов съезда. — Замечаем, что кто-то в десяти шагах от нас идет упорно за нами. Мы ускоряем шаги — он тоже, мы замедляем — он тоже. Явный шпик. Ну, мы попробовали русский прием: повели его за товарные склады на станцию. Людей, а тем паче полиции тут уже не было: дело было позднее. Он идет за нами. Мы быстро и неожиданно для него оборачиваемся и довольно внушительно заявляем ему, что, если он моментально не исчезнет, будет жестоко избит. Для большего форсу делаем вид, что в карманах у нас имеется по револьверу, хотя, конечно, никакого оружия с собой не было. Маневр подействовал: шпик очень быстро исчез куда-то, а мы по путям выбрались на вокзал и оттуда в гостиницу».
Шпионов больше не стало видно, но зато четырем делегатам полиция предложила в 24 часа покинуть Бельгию. Лидер социал-демократов Вандервельде разъяснил, что этих четырех сочли за анархистов. Да и вообще бельгийские соцдеки считали, что русскому съезду было бы спокойнее заседать вне пределов «конституционной» Бельгии.
Совет был дельным. Социал-демократов полиция «перекрестила» в анархистов, а арестованных «анархистов» передавали с рук на руки полиции той страны, где они вели свою «подрывную работу». Этак съезд в полном составе мог очутиться в Петропавловской крепости.
Пришлось переехать в Лондон. Здесь было действительно спокойнее.
Перебравшись через Ла-Манш, делегаты небольшими группами «приличным» вторым классом следовали в Лондон.
Сколько разных легенд и «правдивых» рассказов долетало до России об этой удивительной островной стране — Англии! И рабочие одеты тут как денди, и нет подвалов, вонючих «обжорок», на фабриках чистота, машины делают все, а рабочие покуривают сигары да присматривают за ними.
Но Лондон оказался другим. Нищета, грязь, теснота окраин и роскошь богатых кварталов. Так же, как и в Питере. Такие же грязные рыбные «обжорки», в которых вместо хлеба подают картошку и нет жидких блюд, такие же тесные, грязные меблированные комнаты и ночлежки и так же много нищенски одетых людей, которые вынуждены ночевать на улицах, ночлежки им не по карману, потому что карманы пусты.
В Лондоне заседали каждый раз в новом помещении. Помнили о горьком брюссельском опыте, но английская полиция не проявляла к съезду большого интереса.