Верные до конца

Интересно, куда направился В. П. Степанов? В. Н. Перцев ездил по совету врачей в Кисловодск лечиться от аневризма (расширение сердца) и при возвращении оттуда останавливался в Омске. В настоящее время он в Хабаровске. Каково его здоровье, пока неизвестно.

В заключение всего шлю Вам и уважаемой Л. М-не… от себя и от тех, которые со мною, привет любви и почтения.

А. Ф. и А. С. Жбановы в данное время находятся в Омске, так как паспорта у них отобраны.

Истинно любящий Вас: Г. Шипков.

Второе письмо

Благовещенск,

Октябрьская 102

15 июня 1935 г.

Дорогой и многоуважаемый Петр Яковлевич, мир Вам!

Любезное письмо Ваше от 20/У-35 г. доставлено мне своевременно уже давно. Я весьма благодарю Вас за память обо мне, за внимание ко мне и за переписку со мною.

С 12 мая, заарендовав недалеко от Амура и Зеи половину дома у одного из наших членов на летний сезон, мы начали собираться в нем по воскресеньям дважды и в выходные дни по вечерам. Я не буду говорить о том, как долго пришлось мне ходатайствовать перед местной властью о ее разрешении нам иметь где-либо в городе собрания…

Как мне дорого общенье

Со святыми на земле!

Но и это наслажденье

Невозможным стало мне…

Времена меняются, и мы меняемся в них, — говорили древние римляне. Времена меняются в обстоятельствах, и люди меняются в чувствах.

Когда у пастушка Давида не было другой заботы, как только водить стадо Иессея, отца своего, по лугам, зеленеющими злаками и испещренными всякими цветами, при ярком сиянии солнца на безоблачном небе и при блеске „тихих вод“ в ручейках и озерцах, когда он имел при себе в своих передвижениях и остановках и карманную косметику, и походный буфет, — так что юная голова его была умащена елеем, полевая трапеза его была снабжена яствами, и чаша его была преисполнена, — тогда он вдохновенно изрек 22-ой псалом, назвав Господа своим Пастырем, а себя самого — Его овцою, ни в чем не нуждающуюся. Когда „долина смертной тени“ была еще далеко от Давида, то он оптимистически, с уверенностью сказал своему Невидимому, но Всемогущему Пастырю: „Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня“. Но когда Давиду, ставшему уже мужем, предстояло сделаться пастырем уже не овец Иессея, земного отца своего, но народа Иеговы, небесного Отца его, Который прежде всего повел его „долиной смертной тени“, — долиной не самой смерти, но только ее тени, — то смелая уверенность его заменилась жалкой безнадежностью, светлый оптимизм его уступил место мрачному пессимизму и радостный, хвалебный гимн его перестроился в печальную молитвенную песнь. То „смертная тень“, приняв человеческий образ, угрожает Давиду, и он молит Вождя своего: „Помилуй меня, Боже, ибо человек хочет поглотить меня… Враги мои всякий день ищут поглотить меня“, то эта же тень переходит в форму львов, и овца Господня жалуется невидимому Пастырю своему: „Душа моя среди львов; я лежу среди дышущих пламенем… у которых зубы — копья и стрелы, и у которых язык — острый меч“; то эта же тень смертельной опасности видоизменяется в засасывающее болото, и идущий по нему вопиет к Спасителью своему: „Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать“ (Пс. 55:2–3; Пс. 56:5; 68:2–3). Только после прохождения верующим и уповающим „долиной смертной тени“ и может он сказать о Боге и с благодарностью Богу: „Который и избавил нас от столь близкой смерти от (человеков); Господь же предстал мне и укрепил меня… и я избавился от львиных челюстей“ и в триумфе духа может воспеть хвалебный гимн своему Избавителю, Спасителю и Вождю: „Твердо уповал я на Господа, и Он преклонился ко мне и услышал вопль мой; извлек меня из страшного рва, из тинистого болота и поставил на камне мои и утвердил стопы мои; и вложил в уста мои новую песнь — хвалу Богу нашему“ (2 Кор. 1:10; 2 Тим. 4:17; Пс. 39:2–4). Только тогда человеческо-теоритическая уверенность: „Не убоюсь зла, потому что Ты со мною“ станет божественно-практическим фактом: „Бог был с ним и избавил от всех скорбей его“ (Деян. 7:9-10).